Парни из Билокси

Блок смертников был источником множества сплетен и легенд, и казалось, каждый заключенный Парчмана знал кого-то из его обитателей. Сам факт, что у Лэнса там теперь находился сын, резко повышал его статус, что его самого мало волновало. Каждый заключенный ненавидел и проклинал окружного прокурора, который его посадил, и убийство одного из них сделало Хью в тюрьме легендой, но Лэнс имел свое мнение на сей счет. Спустя почти три года после убийства ему все еще было трудно поверить, что Хью мог совершить подобную глупость.

Поднимая пыль лысыми шинами, они миновали блок номер 18 — бараки времен Второй мировой войны, где некогда размещались немецкие военнопленные. Согласно данным, полученным от одного источника — и Лэнс по-прежнему пытался это проверить, — Невина Нолла поместили в этот блок, но под чужим именем. Тот же источник утверждал, что первые четыре месяца пребывания в Парчмане он находился под охраной, а затем стал обычным зэком под новым именем.

Лэнс шел по его следу, подкупая за наличные охранников, доверенных заключенных и доносчиков.

Лэнс, Хью и Невин снова оказались вместе. Или почти вместе. Они были разбросаны по просторам жалкой, забытой богом плантации, как и пять тысяч других заблудших душ, пытающихся пережить еще один кошмарный день.

Блок смертников представлял собой плоское приземистое здание из красного кирпича с покрытой гудроном крышей, стоявшее особняком, вдалеке от ближайшего лагеря. Водитель припарковал фургон, и они вышли. Охранники провели Лэнса через главный вход, должным образом зарегистрировали, сняли наручники и отвели в пустую комнату для посещений, разделенную на две половины толстой проволочной сеткой.

Хью ждал с другой стороны, с независимым видом восседая на дешевом металлическом стуле и широко улыбаясь.

— Как дела, пап? — тепло поприветствовал он отца.

Лэнс не мог не улыбнуться. Он опустился на стул, посмотрел сквозь проволоку и ответил:

— Разве мы не прекрасная пара?

— Уверен, что мама нами гордится.

— Ты с ней поддерживаешь связь?

— Письмо в неделю. С ней все хорошо. Честно говоря, после того как тебя забрали, она воспряла духом и стала другой женщиной. Я никогда не видел ее такой счастливой.

— Меня она не беспокоила. Жаль, что она не стала подавать на развод.

— Давай сменим тему. Я полагаю, нас прямо сейчас кто-то слушает, верно?

Лэнс оглядел грязную, плохо освещенную комнату.

— По закону нас слушать не должны, но исходить надо из того, что слушают. Никому здесь не верь — ни сокамернику, ни друзьям, ни другим заключенным, ни охранникам, ни доверенным зэкам, а особенно тем, кто здесь всем заправляет. Любой может всадить тебе нож в спину.

— Значит, не будем болтать о наших проблемах? О прошлых, настоящих или будущих?

— О каких таких проблемах?

Оба сумели улыбнуться.

Хью спросил:

— Ты сказал «сокамерник»? А с чего ты взял, что он у меня есть? Моя камера маленькая, восемь футов на десять,[28] с одной койкой, металлическим комодом, без душа. Для другого человека точно нет места, хотя, я думаю, когда-то они пытались поместить в такую клетушку двоих. Я сижу в одиночке двадцать три часа в сутки и никого не вижу, кроме охранников, настоящих отморозков. Я могу разговаривать с парнем справа от меня, но не вижу его. У парня слева много лет назад поехала крыша, и он ни с кем не разговаривает.

— Кто этот парень справа от тебя?

— Белый чувак по имени Джимми Ли Грей. Изнасиловал и убил трехлетнюю дочь своей подруги. Говорит, что убивал и других. Настоящий душка.

— Выходит, он признает свои преступления. Я думал, большинство местных сидельцев утверждают, что невиновны.

— Здесь нет невиновных, Лэнс. И эти ребята любят хвастаться своими убийствами, по крайней мере друг перед другом.

— И ты чувствуешь, что находишься в безопасности?

— Конечно. Камера смертников — самое безопасное место в тюрьме. Контакта с другими заключенными нет. У меня есть один час в день для прогулки во дворе, немного солнца, чтобы позагорать, но я в постоянном одиночестве.

Оба закурили и выпустили дым в потолок. Лэнса переполняла жалость к сыну, тридцатилетнему парню, который должен был бы наслаждаться жизнью на Побережье, бегать за девчонками, что ему всегда нравилось, управлять клубами, в которых все было отлажено до мелочей, считать дни до возвращения отца домой и возвращения жизни в нормальное русло. А вместо этого он заперт в крошечной каморке жуткой тюрьмы и, вероятно, умрет в газовой камере по соседству. Однако жалость была чувством, которое Лэнс научился отбрасывать. Они, отец и сын, сделали свой выбор. Они воображали себя крутыми гангстерами и десятилетиями нарушали закон. Они считали своим девизом принцип: «Не совершай преступления, если не готов за него отсидеть».

И, по крайней мере, Лэнс Малко не собирался от него отказываться, он был уверен, что еще вернется в привычный ему мир.

Глава 52