Парни из легенды

И сразу воскресло в памяти трудное лето сорок первого года. Вспомнилось, как варварской бомбардировкой фашисты уничтожали город Лиду, а их танки, стирая все на своем пути, рвались, к Минску, Киеву, к Москве… Вспомнились тяжесть и горечь отступления.

И вот наступает час расплаты.

А к проведению операции мы не совсем готовы. В предварительном распоряжении срок готовности к входу в прорыв вражеской обороны намечался на 20 января. В приказе сказано — двенадцатого. Все, что мы должны были сделать за десять дней, придется выполнить за неполных двое суток. К тому же и погода не благоприятствует: вот уже несколько дней снегопады и туман. По прогнозам на ближайшие дни изменений не предвидится. Значит, придется наступать без поддержки авиации и со «слепой» артиллерией.

Первая реакция на приказ была, примерно, такая: что они там, в верхних штабах, думают! Урезали восемь дней, отведенных на подготовку к столь серьезной операции.

Мы ведь тогда ничего не знали о «Личном и строго секретном послании от господина Черчилля маршалу Сталину», в котором британский премьер, ссылаясь на тяжелое положение союзных войск в Арденнах, слезно просил: «…можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где–нибудь в другом месте в течение января?..»

Верное долгу союзников, наше командование решило начать наступление «на фронте Вислы» раньше намеченного срока.

…12 января 1945 года. В шесть часов утра полковник Головачев приказал построить подразделения в походную колонну, и бригада по лесной дороге начала движение к переднему краю. Там уже гремела артиллерийская канонада.

Крупными хлопьями падает снег. Видимость минимальная. Нельзя рассмотреть даже вершины елей, вплотную подступающих к дороге.

На выходе из леса колонна остановилась. В доме лесника расположились повара роты управления, там же собрались офицеры штаба и политотдела. Готовился обед. Пока не вступили в бой, нельзя было пренебрегать возможностью поесть горячего.

Вскоре залпы артиллерии загремели с новой силой. Начальник политотдела подполковник Курилов как бы между прочим бросил реплику:

— И куда бьют, ведь ни черта не видно! Только боекомплект транжирят.

Реплика попала в цель. Начальник артиллерии бригады майор Бывшев (он сменил на этом посту упомянутого мною ранее майора Шпилько) сразу встал на защиту «бога войны»:

— Не беспокойтесь, бьют точно по целям. Все подразделения артиллеристов получили на этот бой карты–бланковки, на которых нанесены цели, подлежащие уничтожению. Тут много поработала разведка, и сами «огневики» немало поползали по переднему краю, уточняя цели на местности… Не видят результатов стрельбы? Пойдем в прорыв — посмотрим, что сделала артиллерия.

В прорыв мы вошли после полудня. И увидели, что артиллерия свое дело сделала отлично. Траншеи гитлеровцев, их блиндажи, огневые позиции, командные пункты — все разворочено, разрушено, смешано с землей и снегом.

Обгоняя свою пехоту, через пробитые ею бреши в обороне врага танки устремились на запад. И только вечером, в наступающих сумерках, встретились с подходившим танковым резервом врага.

Наш головной отряд развернулся в боевой порядок и, ведя огонь с ходу, пошел в атаку. Танкистов поддержала самоходная артиллерия. Завязался скоротечный встречный бой. Оставив три подбитых танка, гитлеровцы ушли на север. Мы продолжали движение на запад.

На реке Нида у фашистов была подготовлена промежуточная полоса обороны, но они не успели ее полностью занять, и сопротивление было здесь незначительным. Преследуя врага и обгоняя его по параллельным дорогам, наши части первыми вышли к реке Пилица, а затем и к реке Варта.

И вот перед нами земля «третьего рейха».

С низких серых туч падают и падают хлопья снега. Он, кажется, так и не переставал идти с самого начала нашего наступления, хотя, наступали мы уже седьмой день. Вот здесь, по опушке леса, на карте обозначена польско–германская граница. Остановили штабную машину и вышли посмотреть, какая она, граница, разделяющая два государства. Ничего особенного. Даже пограничного столба нет.

А с немецкой стороны уже слышны выстрелы наших танковых пушек. Оттуда, мелькая, бежит сквозь пелену снега юркий «виллис». Поравнявшись с нами, машина останавливается, из нее выходит командир соседней танковой бригады полковник Слюсаренко. Кисть его левой руки забинтована, сквозь повязку проступают пятна крови.

— Что случилось, Захар Карпович?

— Счастливо отделался… — морщится он от боли. — Прямое попадание в танк. Трех пальцев как и не было… Ну, да ничего, проживем. А наши танки уже в Питшене!

Полковник Слюсаренко говорит, что регулярных войск врага в городе мало, но фольксштурмовцы, вооруженные фаустпатронами, бьют по танкам из переулков, из окон, с чердаков, из подъездов.

— Головачев уже там, в городе, просил поторопить автоматчиков. Надо быстрее очистить город от фаустников, — заканчивает он.

Головачев, как всегда, с передовым отрядом. А автоматчики идут вместе со штабом. Командир роты капитан Абдуллаев стоит рядом со мной.