Парни из старшей школы

– Ладно, здоровяк, – шепчу я, потом облизываю его и только тогда легонько целую. – Пусть будет по-твоему.

Мэддок рычит и грубо прижимается своими губами к моим.

Он целует меня долго и неистово, до тех пор, пока я не начинаю тереться о него, желая большего. Он чувствует это и вдруг садится в раскладное кресло.

Мэддок заставляет меня встать, но сам остается сидеть. Сначала он снимает свою футболку, потом расстегивает джинсы и, приподнявшись, стягивает их вместе с боксерами. Его член выпрыгивает наружу, осуждающе указывая на меня, умоляя разрядить его.

И я это сделаю.

Я сбрасываю туфли, и Мэддок наклоняется вперед, стягивая мои джинсы и нижнее белье, пока кончики моих пальцев ласкают головку его члена.

Я наступаю на свои джинсы, чтобы стянуть их до конца, и совершенно голый Мэддок откидывается назад, не спуская с меня глаз.

Его взгляд скользит по мне с головы до ног, и он берет свой член, высовывая язык, чтобы облизать губы. Прикрытые веки медленно поднимаются, и наши взгляды встречаются.

– Сядь на меня, детка.

Клянусь богом, от его слов во мне закипела даже кровь.

Мэддок запрокидывает голову на спинку кресла.

Он соединяет колени, чтобы мне было удобнее, но я разворачиваюсь, упираюсь руками в его мускулистые бедра и опускаюсь на него.

Мэддок с шумом втягивает в себя воздух, а потом, издав рык и сев прямо, стягивает с меня футболку и лифчик.

Одна рука поднимается к моей груди, обхватывая одно из полушарий, а вторая проскальзывает между моих ног.

Я опускаюсь еще ниже, и мы оба стонем.

Я начинаю скакать на нем в позе перевернутой наездницы, следуя ритму музыки, доносящейся из-за двери. Это медленная чувственная мелодия, которая идеально подходит для моей эротической скачки.

А то, как Мэддок касается моего тела, – просто блаженство.

Он стискивает мой сосок, его ладонь ласкает одну мою грудь, а вторая прижата его предплечьем.

Рука между моих ног хлопает по внутренней стороне моего бедра, и я, повинуясь его молчаливой просьбе, раздвигаю для него ноги. Его пальцы скользят вниз по складкам моего лона, по погруженному в меня члену, а потом возвращаются обратно к клитору. Мое тело начинает дрожать. Он снова и снова повторяет свои движения, а затем надавливает на мой клитор, откидываясь вместе со мной назад, пока его спина не упирается в спинку кресла. Я оказываюсь киской кверху, его рука накрывает ее. Наши обнаженные тела трутся друг о друга, мы трахаемся как бешеные.

Мои ноги начинают дрожать, мои стоны становятся все громче и громче.

Он не заставляет замолчать и вскоре тоже начинает стонать.

Наши потные тела двигаются в чувственном экстазе.

Его член начинает пульсировать внутри меня, стенки моего лона сжимаются вокруг него, и Мэддок рычит мне в ухо и кусает его.

Я поджимаю пальцы на ногах, он сдвигает бедра, и вместе мы кончаем: жестко, долго и с наслаждением.

Только когда наше дыхание выравнивается, я понимаю, что сегодня вечером дала Мэддоку именно то, чего он так хотел.

Если я не буду осторожна, он может забрать у меня еще больше.

Я подавляю слабый голосок, который говорит мне, что Мэддок уже сделал это.

Глава 44

Рэйвен

Хриплый стон заставляет меня открыть глаза. Я убираю волосы с лица. Мэддок зарывается лицом в подушку. Посмотрев на меня, он с головой накрывается одеялом.

– Тебе пора бы уже запомнить, что нужно задвигать эти гребаные шторы. По утрам тут чертовски светло.

– Это легко исправить.

– Да, задергивая на ночь шторы.

– Или… ночуя в своей кровати, – шучу я.

Мэддок тут же убирает с лица одеяло и хмуро смотрит на меня.

Я весело смеюсь, глядя в свое окно.

У меня никогда не было окна на солнечную сторону. Ну моим первым окном было окно в Брей-хаусе, но оно выходило на другую сторону, и в нем никогда не сияло солнце.

– Эй. – Неожиданно ласковый тон Мэддока заставляет меня вздрогнуть и повернуться к нему. На его лице отражается та же нежность, что и в голосе, и внутри у меня все переворачивается. – Тебе нравится солнце?

Я пожимаю плечами, и он выразительно смотрит на меня. Я ухмыляюсь.

– Да, здоровяк, нравится. – Я отвожу взгляд и продолжаю: – В нашем трейлере тоже была пара окон, но мне нельзя было убирать простыни, чтобы впустить солнечный свет. – Я хмурюсь, вспоминая об этом. – Даже когда не было электричества.

– Почему?

– Причин было много. Она не хотела, чтобы люди заглядывали внутрь, не хотела, чтобы солнце светило на ее лицо, когда она падала на кровать и спала целый день после работы ночью. Список можно продолжать и продолжать.

– Значит, большую часть времени ты была заперта в маленьком темном помещении. Как ты справлялась с этим, если боишься темноты?

Я облизываю губы.

– По-разному. Как можно меньше времени проводила дома. А когда стала старше, пыталась приходить домой, только когда ее там не было, но она такая непредсказуемая, что я никогда не знала наверняка. Пару недель она работала дома, потом уезжала на неделю, а когда снова возвращалась, то спала целыми сутками напролет. И потом все заново. Ну для меня тогда это было нормально и не казалось таким стремным, как звучит сейчас.

Мэддок молчит.