Парни нашего двора

Гвардейцы вздохнули, кто стал автомат поправлять, кто ремень у автомата.

Агафонов вскочил, как только увидел Тимофея, а когда тот кончил говорить, хотел обнять его. Прончатый отстранил его.

— Тимофей, пойми. Думал…

— Плохо думал, Захар. Ты все поведал ребятам?

Агафонов слегка побледнел, солдаты, собравшиеся было уходить, остановились.

— О чем гвардии старший лейтенант говорил в срамной трубе?

Агафонов стал еще бледнее и опять опустился на каменную тумбу, с которой только что встал.

— Я же не понимаю по-фрицевски, — сказал Захар.

— А по-русски приказ Петра Сергеевича разумел? Не открывать огня без команды, а не то что гранаты бросать. Сказывай ребятам начистоту. Или ты не внял ни дьявола, Агафонов?

— Уразумел, все я уразумел. — Агафонов опять свернул самокрутку, но, не прикуривая, начал тяжело, с надрывом в голосе:

— Я уже сказывал, не надо было бросать гранаты в автобус. — Захар чиркнул зажигалкой, дунул слегка — огонек погас. Фитиль задымил. — Вот. А во мне полымя пышет и не притушить. Разумел, как рассказывал, а дело-то по-иному складывалось. Когда в трубе отсиживались, Петр Сергеевич сказал, что пули на меня жалко, что провалил я дело. Я и тогда не понял, сдержал себя, слушая такие слова. Оказывается, в автобусе-то подвыпивший офицерик урезонивал Петра Сергеевича, как обера, пальцем перед носом вертел. Только, мол, русский крикнет «руки вверх» — хенде хох, значит, вы и рады стараться. За это, мол, мы не пощадим вас, великий фюрер призвал таких, как мы. Говорит он это по-немецки. Я-то не разумею, а Петр Сергеевич — знаток, спусти он сейчас — может подозрение пасть на него. Ну и проучил он югенда, как старший по званию младшего, а остальных по стойке смирно поставил… Не брось я гранату, все бы могло обойтись…

Гвардейцы молчаливым кружком все плотней подступали к Захару.

— А еще сказал гвардии старший лейтенант, что прав Прончатый, когда война кончится, поздно разбираться в таких, как я. Сейчас, получается, надо. Судите меня. — Агафонов притушил окурок, раздавил тяжелым сапогом и вмял в землю.

— Разведка! К начальнику штаба! — крикнули из подвала.

— Идем, — за всех ответил Тимофей и зашагал по двору. Агафонов поднялся с каменной тумбы, надел каску, поправил автомат на груди и поплелся следом.

Глава шестая

По радиодонесениям и рассказам связных можно было представить, как разворачивались события в группе «пантер».

Три «пантеры» под командой гвардии старшины Подниминоги заняли выгодную позицию и замаскировались. Башни развернуты в трех направлениях: на дорогу, по которой добирались сюда, на город, куда умчался бронетранспортер, и на мост, под которым укрылись «фердинанды» и «тигры».

Машины немцев хорошо просматривались из башни танка Подниминоги. Задача немецкой засады, наверное, была такова: за американскими «шерманами» пойдут «тридцатьчетверки», или приедут тягачи ремонтников вызволять уцелевшие танки, или саперы попытаются восстановить переправу по болоту — фашистские орудия ударят по ним, и танки, и саперы, и тягачи — добыча для «тигров» ценная.

Иван Подниминоги понимал, если он откроет огонь для поддержки своих разведчиков в городе, станет прикрывать отход их, немецкие танкисты сразу обнаружат его. Шутки с ними плохи, особенно с дальнобойными крупнокалиберными «фердинандами». Остается одно: сжечь немецкие машины у моста, обезопасить себя и открыть дорогу нашим, если те появятся здесь. Помнил старшина и о батарее зенитных орудий, что осталась в тылу. Обнаруживать свои позиции никак нельзя, и немцев уничтожить обстановка требует. Но как это сделать?

— Серега! — позвал старшина Скалова. — Побачь в бинокль… Да не шарь ты прицелом! (Ведь и ствол двигается, а Скалов, кажется, забыл об этом.) Засечь могут, бесшабашная ты голова…

— Точно, Ваня, ты прав. Давай твою игрушку, — он взял бинокль и проговорил: — Вот с такими окулярами буду ходить в театр. Чтоб любую красавицу видеть. Ведь я, Ванюша, театрал. Люблю театр с детдома. Какие комедии не играли мы! Коли полюбил театр, без него, как без воды.

— Ты что-нибудь бачишь? — перебил Сергея Подниминоги. — Товарищ гвардии старший сержант! Немец вокруг, а ты балагуришь.

— Слушаю, Ваня. Бачу я «фердинанда» и два «тигра». Почивают. Разреши, я им попорчу короны?

— А больше ничего не бачишь?

— Ни!

— Кто, по твоему разумению, охраняет танки? Пехоты у машин нет?

— Нет, Ваня, не вижу что-то. Горит душа на эти королевские короночки. Разреши, врежу болванку?

— Я бы и сам не прочь по этим королям. Да не возьмешь отсюда. Только себя выкажешь. А нельзя бесов на фланге оставлять. Гиблое дело.

— Да, Ваня, гиблое. К тому же они по рации запрашивают нас: чьи машины, какой части. Я приказал радисту отключиться. Но в молчанку долго не поиграешь. Свяжутся гады со своим штабом и сюда пожалуют. Надо с этими, под мостом, кончать. Нападение — лучший вид обороны.

— Но как? — Иван протянул руку за биноклем и снова стал наблюдать. Наши десантники-разведчики веером заняли оборону вокруг танка. Глянул на них Скалов и стукнул себя ладонью по лбу.