Парни нашего двора

Ни одна из бомб и снарядов первого «мессершмитта» в танк не попала, а те, что взорвались на дороге, вреда не причинили. Вот если бы прямое попадание…

Второй самолет, почти касаясь брюхом верхушек деревьев, шел на наш танк. Я опять видел летчика за стеклом кабины. Этот не промажет. Я заметался по танку, кинулся вперед за башню и спрятал голову под ствол орудия. Да разве он может меня защитить, весь я, кроме головы, снаружи.

Опять задрожал танк, очередь молнией наискосок полоснула по броне, грохнула бомба и, не разорвавшись, скатилась с жалюзи. Самолет круто взмыл. За ним, снижаясь, заходил на цель третий. А всего их девять, да каждый сделает не один залет. Какой-нибудь угодит туда, куда надо.

«Мессершмитт», поливая огнем колонну, приближался. Я не выдержал и кинулся к командирскому люку, застучал рукояткой парабеллума. Люк приоткрылся, но в башню не втиснуться, танк битком набит десантниками. Они влезли туда при атаке первого «мессера», когда люки были открыты.

Скалов увидел мои глаза, нависающие зловещие крылья с крестами и толкнул Ивана в плечо, подал команду.

В тот момент, когда немецкий ас нажимал на гашетку, в третий раз испытывая мою планиду, «тридцатьчетверка», сделав короткую остановку, как для выстрела, круто развернулась и сошла с дороги. Высокая сосна нырнула под днище, медленно повалилась на сторону вторая. Третья, стоявшая на пути, дрогнула от комля до вершины, хвоя осыпала танк, но сосна устояла. Мотор заглох.

Семь «мессершмиттов» из девяти прошли мимо. Это, наверное, и спасло нас, по крайней мере, меня.

— И зачем, командир, на рога прешь? Ездил бы на своем «харлее», — ворчал старшина Иван Подниминоги, пытаясь завести дизель. Я, чувствуя себя виноватым, молчал. Меня никто не посылал в атаку, но я все еще считал себя командиром головной, а обязанности офицера связи исполнял вроде бы во внебоевое время.

Бронетранспортеры с противотанкистами подоспели вовремя и развернулись. Огнем прямой наводки почти в упор встретили артиллеристы немецкие танки, которые не отворачивали, горели, но шли, сердито урча моторами. Как стадо кабанов за пораненным вожаком, не разбирая пути, мчится по кустам и камышу, так на этот раз шли и гитлеровские танки.

«Пантеры» и «тигры», сминая пушки, обходя их, ворвались на позиции пехоты, но утюжить здесь было нечего. Бывалые гвардейцы не страдали «танкобоязнью», спокойно пропускали над собой танки и били гранатами по бакам с горючим наверняка. Столбы огня, рокоча и извиваясь, поднимались в небо.

Юркие бронетранспортеры, те, что с пушкой, и те, что с двумя пулеметами «браунинг», заранее ушли с курса танков и ударили во фланг полка гитлеровцев, что подоспели сюда на грузовиках и пошли было в атаку.

Из леса, грохоча гусеницами, выдвигались наши тяжелые танки и самоходные орудия, а впереди них, в пыли, видны только верха башен да концы стволов орудий — мчались в атаку «тридцатьчетверки».

«Мессеры», истратив без пользы боеприпас, набирали высоту, уходя на запад.

Скворцов догнал меня, когда еще Подниминоги не успел завести мотора. Я пересел в мотоцикл и поехал разыскивать комбрига, возможно, я ему нужен, везти приказ или еще что.

Стрельцова я нашел у железнодорожной будки, взобравшись на которую, он руководил боем. Отсюда я увидел и нашу «тридцатьчетверку». Она запаздывала, оказалась теперь не головной, а замыкающей.

Боевые порядки бригады не успели сблизиться с противником, как были обстреляны неожиданно появившимся бронепоездом. Он нещадно громил правый фланг. Приободрились немецкие танкисты, остановившиеся было перед фронтом русских танков.

Стрельцов приказал повернуть против бронепоезда тяжелые самоходки Перетяги. Пока те разворачивались, два залпа один за другим накрыли бригаду. Еще один — и придется отходить. «Пантеры» и «тигры» тоже не молчат. Я считаю наши горящие машины, сердце сжимается.

Из дыма и огня вырвалась «тридцатьчетверка», номера ее отсюда не разобрать, вырвалась и на предельной скорости помчалась прямо к бронепоезду. Саженях в десяти от цели она полыхнула, на мгновение сбавила ход и, заревев мотором, чуть присела на корму. В облаке выхлопных газов, высекая искры из рельсов, с бешеной скоростью ринулась она на таран. Удар был настолько велик, что бронеплощадка слетела с рельсов и перевернулась, загородив путь.

Перетягинские самоходки, развернувшись, изрешетили бронепоезд, он горел так ярко, что даже затмил своим пламенем восходящее солнце. В ближнем бою «тридцатьчетверки» и «иэски» добивали «тигров» и «пантер». Разгром был полный. Ни одна немецкая машина не ушла, обгорелые коробки забаррикадировали все поле от леса до занятых нашими немецких траншей.

Я оглянулся, отыскивая глазами свою «тридцатьчетверку». От леса она успела отойти метров на двести, я уже радовался в душе за ребят, в первой линии могли и погореть. Но что это? «Тридцатьчетверка» задымилась и встала. Из нее выскочили двое и, стреляя из автоматов, кинулись обратно к лесу.

— Скворцов, к танку!

Виктор развернул «харлея» и помчался к пылающей машине. Скворцов прыгнул в танк и тотчас выскочил обратно, выбросив вещмешки.