Парный танец (СИ)

— Не это, но… То есть, я… — Гарри зажмурился до боли в глазах и тихо произнёс : — Я, понимаешь, хотел. Умереть. Впервые это пришло ещё в Министерстве, когда Сириус… Когда его…

— Я понял.

— Все думают, что это такое геройство с моей стороны, жертва. А я… был рад. В глубине души. После этого года, после всего. Я действительно хотел, чтобы кто-то закончил это за меня. Без меня. И я не хотел видеть, что может случиться потом. Не хотел знать, что кто-то погиб. Что погиб кто-то ещё.

Горячая капля щекотнула скулу, и Гарри осознал, что плачет. Тихо, без всхлипов – слёзы просто струились из глаз. Даже голос звучал ровно, лился так же спокойно и неудержимо, как эти нежданные слёзы.

— И я по-прежнему жалею иногда, что вернулся. Они все там, они за меня… — Гарри понял, что вот-вот скатится в истерику и замолчал. Он опять видел перед собой жуткие мёртвые лица из сна. Два года назад он запер свою боль, запрятал так глубоко, как только мог. Но теперь тёмная шипастая тварь рвалась наружу, раздирала нутро, напитывая его жгучим ядом. Гарри ощутил озноб. Уйти, что ли, в ванную? Но глупо же устраивать рёв за запертой дверью. Он не будет, он сможет, он…

— Удивительное самомнение.

— Что? – выдавил Гарри, сглатывая слёзы. – Что?

— Я говорю: твоей драгоценной персоной был одержим только Ло… Волдеморт, — голос Люциуса был сух, почти резок. – Остальные, как мне кажется, преследовали иные, более глобальные цели. Победу в войне, например.

Гарри ошарашено молчал. Когда речь заходила о жертвах войны, мало кто мог сохранить самообладание. Но до этого он встречал только сочувствие и слышал беспомощное: «Ох, Гарри…» Его друзья могли помочь разделить скорбь; взваленную на себя вину он всегда тащил сам. А Люциус взял и отвесил шипастой твари пинок, пренебрежительно отпихивая с дороги.

— …и даже если так, если они пожертвовали собой ради тебя, это был их выбор, — хлестал из темноты его голос. — И самое меньшее, что ты мог бы сделать, это уважать его и быть благодарным. Иначе получается, они погибли затем, чтобы оставить тебя, разнесчастного, и обременить чувством вины. Неудобство, конечно, значительное, не спорю, и всё же…

— Хватит. Ты… Не надо, — голос всё-таки подвёл, дал жалобного петуха, но Гарри стиснул зубы и сказал уже спокойнее: — Наверно, да. Ты прав.

— Гарри, — он ощутил лёгкое прикосновение к щеке. Заметил, чёрт. Он отвернулся, пытаясь незаметно утереться плечом, но Люциус уже был рядом. Темнота вокруг обрела плоть, стала объятием тёплых, утешительно тяжёлых рук. – Мне не следовало…

— Не-не. Всё правильно, — Гарри перевернулся набок и прижался к нему, радуясь, что в темноте не видно его заплаканной физиономии. — Только давай обсудим это позже, ладно?

— Ладно.

Люциус чуть отстранился и неумелым, типично мужским жестом стёр его слёзы. Не стёр даже, а размазал. Ничего особенного, но у Гарри от этого прикосновения, от нехарактерной для Люциуса неловкости перехватило дыхание. А тот обнял крепче и сказал:

— Я хотел поблагодарить тебя.

— За что?

— За то, что уничтожил его. Я… хм. Давно собирался, — он помедлил. – В общем, спасибо.

Гарри ощутил, что глаза вновь набрякли слезами, и зажмурился.

— Спасибо и всё? – пробормотал он, чтобы хоть что-то сказать. – А проценты?

С учётом их позы это прозвучало весьма игриво. Люциус хмыкнул и подхватил его за подбородок, вынуждая поднять лицо.

«Чёрт, что я несу? Я же не хочу сейчас ничего, просто не могу…»

Но Люциус провёл большим пальцем по ещё влажной щеке, тронул прикрытые веки и шепнул:

— Проценты получишь утром. Спи, герой.

— Спасибо, — то ли подумал, то ли сказал вслух Гарри и моментально вырубился. Снов он в ту ночь больше не видел.

А утром Люциус разбудил его самым приятным способом. Гарри проснулся от собственного стона и, проморгавшись, приподнялся. Люциус выпустил его член из покрасневших губ:

— Как вам проценты, мистер Поттер?

— А вы человек слова, мистер Малфой.

Тот улыбнулся и снова нырнул вниз. Его ладонь размеренно ласкала член Гарри, кончик языка дразнил нежную кожицу мошонки, жаркие пряди волос скользили по бёдрам. В утреннем свете можно было видеть блеск влажных губ, и прикрытые, словно от наслаждения глаза. Хотя, почему «словно»? Его собственная эрекция упиралась Гарри в ногу и служила лучшим доказательством того, что и ему это нравится, очень нравится. Выдержки Гарри хватило ненадолго: он вытянул из-под подушки флакон с маслом, молча сунул его в руку Люциусу. Тот не стал медлить.

Когда он стиснул бёдра Гарри, притягивая ближе, тот вдруг сел.

— Нет.

— Нет? – непонимающе переспросил Люциус. А Гарри толкнул его в плечо.

— Ложись.