Пародии. Эпиграммы.

Творческая биография Архангельского начинается с переезда в 1910 году в Петербург. Это было время, когда литературная жизнь столицы переживала повальное увлечение модернизмом всех оттенков: от агонизирующего символизма до акмеизма и футуризма, дебютировавших на литературной арене. Символизм, закат которого переживали его вожди и метры, одновременно бурно развивался вширь, полностью покорив окололитературную среду.

Особенно сильное влияние оказал символизм на литературный быт эпохи. О том, что модный стереотип жизни «задел» молодого Архангельского, свидетельствуют многие его письма петербургских лет, в которых мы находим и рассказ о вечере, где в лотерею разыгрывался билет с надписью "Убей себя", о посещении литературного маскарада и знакомстве с поэтами. Все это он описывал с чисто провинциальным энтузиазмом и без тени иронии. Да и стремительность, с которой Архангельский вживается в стиль петербургского модерна, поразительна, особенно если учитывать жизненный опыт, уже стоявший за его плечами. В его письмах той поры отразился весь нехитрый арсенал, заимствованный из "новых веяний": модная любовь к «страшному» в непременном сочетании с любовью к «красивому», восторженно усвоенные у литературной богемы Петербурга.

К этому периоду относятся и первые из известных нам стихотворных опытов Архангельского.

От них веет подражательностью, о чем едва ли не первым предупреждал начинающего поэта Н. С. Гумилев. Сохранилось письмо Гумилева, рукой Архангельского помеченное 1910 годом, в котором подробно разбирается стихотворение "Он стал над землей и горами…". "Исполняя Вашу просьбу, — писал Н. Гумилев, — пишу Вам о Ваших стихах. По моему мнению, они несколько ходульны по мысли, неоригинальны по построению, эпитеты в них случайны, выражения и образы неточны. От всех этих недостатков, конечно, легко отделаться, серьезно работая над собой и изучая других поэтов, лучше всего классиков — но пока Вы не совершили этой работы, выступленье Ваше в печать было бы опасно прежде всего для Вас самих, как для начинающего поэта".

Как видно из оценки Гумилева, подверстыва-ние себя под готовые формы чужой жизни не прошло бесследно для творческого развития Архангельского: здесь он также пошел по пути освоения «среднемодернистского» стиля, что заставляло его блуждать между влияниями тех или иных «учителей». Жизнь в Петербурге помогает понять, откуда рождались у него такие, например, стихи:

Каждый день — родник прозрачный,
Остуденный чистый ключ.
Я в одежде новобрачной —
Ты меня тоской не мучь.
Я как ангел в день престольный.
Я пью, молюсь, хвалю.
И шепчу светло и вольно
Слово дивное: люблю.
Уношусь все выше, выше
От сомнений и тревог.
И в душе любовью дышит
Брат и друг желанный — Бог

В стихах чувствуется влияние как литературной атмосферы, в которой вращался Архангельский, так и круга его чтения. "Пока прочли "Край Озириса" К. Бальмонта, — писал он жене в январе 1913 года, — и "Кубок метелей" — симфонию А. Белого — высочайшей музыкальности и глубины — первую для моего ума и слуха поразительную…"

В переписке Архангельского мелькают и другие выразительные приметы литературной жизни столицы: приглашение на заседание Общества поэтов, упоминание о вечере на квартире В. В. Розанова, о посещении Религиозно-философских собраний. Возможно, отсутствием творческой индивидуальности, суетным стремлением быть "как все" объясняется резкость отзыва о нем Блока, встретившегося с Архангельским на квартире Е. П. Иванова в 1913 году. После этой встречи Блок записал в дневник: "Позже пришел г-н Архангельский со своей женой (невенчаны). Характерные южане, плохо говорящие по-русски интеллигенты, парень без денег, но и без власти, без таланта, сидел в тюрьме, в жизни видел много, глаза прямые. Это все — тот «миллион», к которому можно выходить лишь в броне, закованным в форму; иначе эти милые люди, «молодежь» с «исканиями» — растащит все твое, все драгоценности разменяет на медные гроши, все растеряет, разиня рот… Сидели до 2-х часов ночи, г-н Архангельский все разевал на меня рот, ди