Пароход

Арно Бонье, надо сказать, всем механикам механик, вытер запачканные маслом руки о такую же грязную тряпку, сунул её в карман халата, подумал и уверенно сказал:

– Были бы деньги. Насколько мне известно там проблема с цилиндрами, а так… Авто ещё вполне крепкое, и внешний вид у него тоже ещё вполне приличный – не чета некоторым.

– А ты возьмёшься починить? – заинтересовался Дюпон.

– Отчего нет? Возьмусь. Я и не таких мертвецов оживлял. Были бы деньги.

– Тьфу, заладил: деньги-деньги! – с досадой плюнул Дюпон и спросил Алябьева: – Сколько вы хотите, мсье? Если сговоримся, то я куплю вашу колымагу.

После недолгого торга они сговорились, и Дюпон отсчитал Сергею Сергеевичу как будто вполне сносную сумму. Хотя выражение лица механика Арно и говорило Алябьеву, что он продешевил, он не расстроился. Что поделаешь – не было у него стяжательской жилки.

Следующим местом, где появился Алябьев, был ломбард. Господин Видаль, получив от Алябьева выкуп, вернул ему заложенные золотые часы отца и ласково сказал:

– Только из уважения к вам, мсье, я попридержал их, а мог бы продать ещё вчера.

– Поэтому я и переплачиваю вам больше чем положено, мсье Видаль, – отозвался клиент.

Тот склонил седую облысевшую голову: мол, согласен, как никто! и в очередной раз, думая о том, что попридержать товар в некоторых случаях выгоднее, чем продать его в срок.

Наконец, последним, кого в этот день навестил Алябьев, был некто Гастон, торговавший в конце рынка ла Шапель разным скобяным товаром. Видимо, торговля у него не шла, и к моменту, когда подошёл Алябьев, он уже закрывал свою лавочку.

– Что принесли, мсье?– выжидательно прищурился Гастон – он узнал в Алябьеве своего недавнего клиента, хотя и видел его всего второй раз в жизни.

– Ничего, – ответил Сергей Сергеевич. – Хочу выкупить у вас то, что продал.

– Уже нет, – развёл руками гасконец. – На то, что вы мне продали, всегда есть спрос.

– Меня устроит и аналогичный товар, – сказал Алябьев и назвал свою цену.

Гастон пошевелил губами, почесал переносицу и шепнул Сергею Сергеевичу на ухо:

– Добавьте ещё четверть суммы и получите назад свой пистолет со всем боекомплектом, – и добавил: – В полности и сохранности, – снова почесал переносицу: – А шпалер с концами ушёл, – это так он отозвался об Алябьевском офицерском «нагане», проданным им одному налётчику ещё две недели назад.

– Сначала пистолет, потом деньги, – обещал Алябьев. – Я подожду вас на скамейке у входа.

Ещё через сорок минут небольшой «маузер» образца 1914-го года привычно опустился в карман его пиджака. Теперь мужчина уже на целых семьдесят процентов был уверен в том, что он примет предложение господина Тетерина.

на Сент-Женевьев-де-Буа!¹ – кладбище в Париже, прозванное «русским», т.к. на нём в основном хоронили русских эмигрантов.

Часы показывали 17.05. Обеденное время Алябьев пропустил, а время ужинать ещё не наступило. Собственно, день прошёл хоть и в бегах, но довольно удачно. И деньги были.

Он вернулся домой. Никого не встретив ни в вестибюле, ни на лестницах, он поднялся к себе в комнату, заперся, разделся и лёг, погрузившись в думы. Около семи часов вечера в дверь постучали и спросили его. Это была консьержка Мари, но Сергей Сергеевич не открыл ей и не поинтересовался, зачем он вдруг понадобился. «Уж если что-то неприятное случится, то тогда и объявлюсь, а до тех пор меня нет», – решил он. Но в тот вечер ничего неприятного не случилось, а таким неприятным могло быть, например, обрушение штукатурки с потолка в комнате какого-нибудь жильца, ведь произошло же подобное обрушение на прошлой неделе в доходном доме мсье Бошана, не уступавшего по возрасту доходному дому мсье Мартена. Или этим неприятным мог быть такой же пожар, какой возник вчера в соседнем здании, когда из-за неисправного примуса полыхнуло в кухне, но, слава богу, огонь вовремя потушили. Впрочем, пожар из-за примуса – это вряд ли, потому что Лилиан рьяно следила за всем тем, что могло оказаться неисправным. Хотя, почему примус? Почему не сигарета в руке какого-нибудь подвыпившего и уснувшего в кровати жильца? Но ничего подобного не произошло. Постояльцы доходного дома на улице Лепик тоже вели себя прилично, как и подобает добропорядочным гражданам. Вот в выходной день кто-нибудь из них, наверняка из числа жильцов первого этажа – разного рода публики, и поскандалит по пьяному делу, опять же, к примеру, певичка Жюли и музыкант Реми, оба считавшие себя непризнанными гениями, и оба работавшими в дешёвеньком кафешантане. И ведь пошумят они обязательно ночью, ближе к утру, когда вернутся с работы. Опять ему придётся к ним идти, говорить им «ай-яй-яй!» и пугать их полицией. Неужели нельзя выораться где-нибудь в укромном месте и только после того возвращаться в свою съёмную квартиру, где тихо улечься спать? Впрочем, и обрушение штукатурки, и пожар, и бывающие временами скандалы между жильцами – это такие пустяки в сравнении с тем, что предложил ему господин Тетерин. Но, почему именно ему, совершенно незнакомому человеку? Это оставалось загадкой.