Пароль «Dum spiro…»

«Семеро приземлились в районе Кракова, в местных предгорьях Малых Бескид…» Это было 27 июля 1944 года.

В опаснейших диверсионных операциях отличился бывший балтийский моряк Николай Ильичев, узник Освенцима. Руководителем одной из групп был назначен русоволосый бородач младший лейтенант Николай, тоже бежавший из Освенцима».

Может, один из двух Николаев и был моим проводником в Бескиды?

И дальше:

«Кто вы, Калиновский?»

Так двадцать шесть лет спустя мы снова встретились.

Калиновским оказался… Николай Алексеевич Казин, сын рабочего, бывший шахтер, затем юрист.

В Польше его имя, подвиги обрастали новыми легендами, а он все эти годы жил в родном городе Кадиевке на Украине, строил, реконструировал угольные шахты.

О том, что его ищут (нашу группу после войны тоже долго разыскивали польские друзья), он сам узнал совершенно случайно из польской газеты «Жолнеж вольносьци» («Солдат свободы»).

Я написал Николаю Алексеевичу, напомнил ему о нашей встрече. Вскоре из Кадиевки пришел ответ.

«Радуюсь, — писал Николай Алексеевич, — что мы живы-здоровы и можем трудиться на благо Советской Родины… Вы говорите, что публикации о нашем отряде скромные. Я в этом не вижу обиды. Скромность — черта коммуниста. Многое из того, что было сделано отрядом в годы войны в тылу врага, ныне считается подвигом. Я же вижу во всем этом — скромный вклад патриотов моей Отчизны в дело разгрома фашизма».

И была еще одна встреча. На этот раз в Киеве, в Генеральном консульстве Польской Народной Республики, где группе советских разведчиков были вручены польские ордена и наградные знаки.

Вдруг слышу:

— Николай Казин — полковник Калиновский.

Нужно ли говорить, что через несколько минут мы уже сидели рядом. Вспомнили Бескиды, общих знакомых. Проговорили весь вечер, и мне открылась удивительная, героическая жизнь, точнее — не одна, а будто три жизни Николая Алексеевича Казина.

Родом он из-под Тулы. Начинал трудовую жизнь на шахтах Донбасса: ламповщиком, слесарем, откатчиком вагонеток. По комсомольской путевке поехал в Харьков на шестимесячные курсы юристов. Некоторое время был помощником следователя в Кадиевке. Шахтер стал чекистом. Накануне войны Николай Алексеевич работал в управлении НКВД Черновицкой области.

— Чего только не бывает, Евгений Степанович. В пятидесятом — я снова тогда трудился на шахте в Кадиевке — вызывают меня в городской военкомат. Явился, как требовала повестка, со всеми документами. Принял меня военком, подержал в руках военный билет, перечитал страницу за страницей.

— Так. Выходит, рядовой. Стрелок-автоматчик. А по моим данным — подполковник, заместитель командира корпуса. Как-то не вяжется. Что вы на это скажете, уважаемый Николай Алексеевич?

— Долгая, — говорю, — история, товарищ полковник.

— Ничего. Для этого и вызвал. Рассказывайте…

Казин действительно начинал войну в звании подполковника, заместителя командира корпуса по тылу. Однако война началась для него задолго до 22 июня. За какие-то шесть-семь лет бывший ламповщик стал ответственным работником — опытным чекистом.

— Я, — говорил он мне, — вышел на житейскую дорогу из страшной нужды, но с большим багажом отцовской мудрости. Умный был человек — на расстоянии лет это хорошо видно. Отправляя в Горловку (было это в двадцать шестом году), дал мне отец не золото, не серебро, а несколько советов: «Никакой работы не чурайся. Честное дело делай смело — заработанная копейка лучше краденого рубля. Власть у нас теперь народная: умного заметит, научит и поднимет. Ты же, сын, на любой должности помни: не место красит, а хорошие дела. И еще — всю жизнь учись: человек неученый, что топор неточеный. Врагов у нас немало. Стой за нашу власть твердо. Что бы ни случилось — знай: и один солдат в поле воин, если воюет с умом».

Пришло время — вспомнилась, крепко пригодилась отцовская наука. Научила быть рассудительным при любых обстоятельствах.

Я не сразу догадался, что Николай Алексеевич хотел этим сказать. Только позже, когда передо мной открылась вся его, полная драматизма, жизнь, понял: он умел работать самоотверженно. И каждое новое назначение, каждый крутой поворот, иногда и вниз, принимал не как насмешку, удар судьбы, а как суровый экзамен, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем.