Пароль не нужен

Исаев и Сашенька медленно шли по пустынной аллее. Где-то за буйными соцветиями кустарников слышались веселые голоса, визг, смех и плеск воды: там, внизу, пляж на берегу залива.

— Когда я слышу эту радость, — сказал Исаев, — мне сразу вспоминается петроградский приятель Генрих Ганин, эстрадный чтец. У него была новелла. Она называлась «Лось в черте города». Предвоенный Петроград, на первых страницах газет — сообщения о стачках на заводах, решение правительства о призыве в армию, сообщения о росте цен на продукты, но люди, все как один, читают четвертую полосу — там маленькая заметка: «Вчера на Васильевском острове из леска вышел лось. Не обращая внимания на жителей, лось спокойно перешел дорогу и углубился в чащу». Проходит месяц, на первых полосах появляются сообщения — «Тысячи убитых в пограничных районах, надвигается всеобщая война». Но люди все-таки читают четвертую полосу, а не первую, потому что там заметка: «Лось в черте города. Вчера лось шел по Невскому. Он разбил рогами две витрины и лег спать на Литейном». И Ганин тогда говорил мне: «Если на четвертой полосе газеты появится очередное сообщение — «Лось в черте города», где будет сказано о том, что десять лосей танцуют на Аничковом мосту, — это будет означать конец мира, но люди будут читать именно эту заметку — «Лось в черте города»...

Сашенька улыбнулась:

— Максим Максимыч, вы необыкновенно странный человек. Словно девица.

— Это как?

— Очень просто. У вас настроения меняются.

— Да?

— Конечно. То смеялись все утро, а теперь грустите.

— Это я грущу оттого, что вы меня обижаете.

— Я просто боялась пугать Гаврилина. Сегодня я готова идти к чумным.

— Папа уже уехал?

— Ночью.

— Почему вы зовете его по фамилии?

— Люблю его очень...

— Одна здесь теперь?

— Одна.

— У вас родинка на щеке смешная. Нет?

— Это не родинка.

— А что?

— Родимое пятно.

— Оно у вас формой на Англию похоже...

— Не дразнитесь. Когда пойдем к чумным?

— Не надо ходить к чумным.

— Боитесь?

— Еще как!

— Одна пойду.

— Водку пить сможете?

— После?

— И после, но главное — перед.

— А у вас виски седые.

— Это я подкрашиваю. Чтобы казаться элегантным, как английский капитан.

— Вот и неправда. Я знаю, как подкрашиваются.

— Разве так не похоже?

Сашенька остановилась и внимательно оглядела виски Исаева.

— Обманщик.

— Обманщик, — сразу же согласился он и повторил: — Обманщик.

— Максим Максимыч?..

— Ау?

— Вы зачем живете в Гнилом Углу?

— Мне там нравится.

— Зачем же вы ко мне звоните, если у вас, говорят, есть японка — красивая гейша, и глаза у нее, как вишни.

— Кто это говорит?

— Секрет.

— Приходите в гости, я вам ее покажу.

Сашенька вспыхнула, отвернулась:

— Показывают вещи, Максим Максимыч.

— Тоже верно. Где будем обедать?

— Я — дома.

— Вы же обещали пробыть весь день со мной.

— Вам этого очень хочется?

— Не то чтобы очень, но во всяком случае...

— Лучше вы уходите, Максим Максимыч, а то я вам тоже стану дерзости говорить, а вы старый...

— Отомстила! — улыбнулся Исаев и весело, с издевочкой посмотрел на Сашеньку. Глаза у него все в сеточке мелких морщинок. Такие морщинки у глубоких стариков бывают, а Исаев-то молодой, двадцать два ему всего, двадцать два.

Полтавская, 3. Контрразведка

Гиацинтов вызвал к себе полковника Суходольского и Пимезова, походил по кабинету, потом надолго задержался у окна — в задумчивости и грусти. Вздохнув, сказал своим помощникам:

— По моим сугубо приблизительным подсчетам, в городе осталось еще человек девятьсот из активного большевистского подполья. Это именно та масса, которая хоть и не занимает посты в партийной олигархической системе, но тем не менее определяет успех или провал революций и баррикад. Мы не можем чувствовать себя победителями до тех пор, пока эти люди не выявлены и не ликвидированы. Для этого мы осуществим первый этап акции «Золотая рыбка». Прошу вас подготовить мне проектик скорбной заметки.