Пароль не нужен

Фривейский поджал губы: старик нашел выход, о котором Исаев ему ничего не говорил. Видимо, он тоже не предполагал, что такой выход возможен.

И стало до того тоскливо секретарю правительства, особенно когда он вспомнил про назначенную на сегодня встречу с Исаевым, что слезы чуть не навернулись.

«Коготок увяз — всей птичке пропасть», — слышалась ему дурацкая и безысходная поговорка. Она приснилась ему через несколько дней после первого разговора с Исаевым. И еще ему приснился священник, который шел по горной дороге в китайском халате, а крест нес, как цирковой жонглер, на голове.

«Глупость какая, — продолжал думать Фривейский, вернувшись в свой кабинет, отделанный мореным дубом, — и что меня дернуло пойти с этим типом на бега? Какого черта я пошел с ним на бега? — корил он себя. — И вообще, почему я должен выполнять его просьбы? В конце концов мне — вера, а он писака и бумагомаратель. Завтра же я пойду к Гиацинтову и обо всем с ним поговорю. Завтра же, — вдруг отчетливо и ясно понял он. — Все гениальное — просто! Почему я не сделал этого вчера или позавчера? А если вскоре из Европы прибудут врангелевцы? Там есть его люди из Монархического совета — это уж наверняка. Неизвестно, кто кого одолеет, Меркулов Врангеля или наоборот...»

Фривейский открыл нижний ящик письменного стола, достал флягу со спиртом и несколько раз жадно глотнул невесомой влаги. Обожгло, резануло, высветлило.

«А, черт с ним в конце концов, — подумал он. — Надо только убедить себя, что я делаю это во имя великих идеалов монархизма. В конце концов, Врангель и Монархический совет — такие же патриоты, как и Меркулов. И потом — подлость можно оправдать верой. Надо заставить себя поверить — и все. Лучше врать, веруя, чем терпеть молча. Так и будет. Смена ориентации — назовем все происшедшее. Это для себя благородно звучит, в это веруешь. Так? Так. И все».

КВЖД. Железнодорожный путь

После часа работы, когда взмокли спины у всех шестерых, рельсы на участке в три метра были разворочены.

— Давай сюда матрацы из салона и бидоны с керосином, — сказал Блюхер.

— Сейчас зажжем?

— Это кто предлагает?

— Я.

— Проводник?

— Охранник, Василий Константинович.

— Тебе воздух охранять, Петя.

— Я Поликарп, товарищ министр.

Блюхер хмыкнул и проворчал:

— Тем хуже для тебя, Поликарп. Они ж сейчас только и ждут, чтоб мы засветились.

— Кто?

— Белые, — ответил Поликарпу шепотом из темноты второй охранник, залегший за пулеметом. — Ни зги не видать, вот они нас и шуруют — не понял, что ль?

Люди залезли под вагон, замерли. Ветер скулил жалобно, бил студенистыми песчинками в лица. Тучи опустились еще ниже к земле, и тусклый сероватый овал в том месте, где была луна, сейчас вовсе исчез.

Внезапно ветер стих. Блюхер прислушался: далеко-далеко на востоке по гулкой земле цокали копыта многих коней. Поликарп быстро защелкал затвором. Блюхер нашел его руку, сжал у запястья: мол, тихо! — и так держал несколько мгновений. Цоканье копыт все ближе, коней много, только голосов не слыхать. Морозная земля ломко гудит, кони идут прямо на вагон, а Блюхер шепчет:

— Не стрелять!

И руку не отпускает охранника Поликарпа: горяч, дуралей, сразу палить начнет.

А кони-то рядом, дыхание их слышно. Вот-вот вырастут из ночи. И вдруг заливистое ржание резануло ночь, выросли кони из ночи, совсем рядом с вагоном выросли их морды, согретые белым игольчатым паром; антрацитово, с загадочной синевой, высветились громадные глаза. Табун стал. Кони появились, словно в сказке, чтобы так же внезапно исчезнуть, когда Поликарп ломким, испуганно-обиженным голосом выкрикнул:

— Эвона, паровоз искрит!

Кони — по-видимому, это были жеребцы, отбившиеся от большого табуна, — ринувшись в сторону, заглушили все звуки окрест, но чем дальше в ночь уносился табун, тем явственнее доносилось отфыркивание паровоза, поднимавшегося по пологому подъему в гору.

— Зажигай матрацы! — крикнул Блюхер. — Сейчас мы им, сукиным сынам, устроим сцену ревности!

Сотня семеновских казаков неслась по промерзлой степи. Сотник повел своих людей дальней, более верной дорогой — в обход по степи, которая сейчас, во время морозов, стала как поле ипподрома. Но низкие тучи легли на землю, звезды затянуло поначалу серой, а потом непроглядно-черной мглой, и поэтому сотня проблуждала по ночной степи лишний час. Всадники рассчитывали увидеть хоть махонький огонек в вагоне Блюхера, но вокруг не видно ни зги.

— Вроде бы здесь сворачивать, — сказал сотник и махнул нагайкой на восток. — По этому распадку мы выйдем на них, если князь не спутал.

И он дал шенкеля своему коню. Тот захрипел, приподнялся в свечу и, захватив огромный кусок ночи передними ногами, махнул вперед — к востоку.

Когда столб пламени выстрелил в небо, машинист сразу врубил тормоз. Высунувшись в смотровое окошко, он увидел развороченное железнодорожное полотно. Два японских солдата, посаженные к машинисту для охраны от хунхузов, щелкнули затворами.