Пароль остается прежним

«Наконец-то!»—обрадовался Ярцев. Он был уверен, что секретарь партийной комиссии продолжит разговор, начатый в ту памятную ночь, когда заснул Бородуля и задержали нарушителя границы. Серебренников — из тех людей, которые ничего не забывают и всё доводят до конца. Это знали в отряде, и Ярцев ломал голову, почему майор несколько дней молчал? Теперь он догадался: ему давали возможность подумать.

Пулатов тоже встал.

— Сиди,—остановил его капитан. Я быстро.

Лариса убрала со стола тарелки, принесла вазу с конфетами, старательно расставила чашки.

Александра Ивановна спросила, придвигая к себе конфеты:

— А что же ваши родители?

Людмила ответила задумчиво:

— Отца я совсем не помню. Он ушел на фронт в начале войны и не вернулся. Мы тогда на Кавказе жили. А три года назад умерла мама.

— Василий Васильевич — отчим? — спросила Лариса.

— Нет.

— Тогда кто же?

Пулатов заметил весело:

— Это — мой сват.

— Василий Васильевич — наш сосед,— сказала Людмила.— Семьи у него нет. Вот и заботится вроде.— Она замялась.

— Почему «вроде»?—удивилась Александра Ивановна.

— Да как вам сказать,— Людмила помолчала.— В общем-то он ничего для нас не сделал. Но так всегда спрашивал: как живем, не нуждаемся ли в чем?— Она смутилась.— Да еще, конечно, советовал в отношении прически. Он — дамский мастер... А когда умерла мама, как-то взял на себя все заботы о ее похоронах... Ну, мы и чувствовали себя обязанными:

Вернулся капитан Ярцев. Вид у него был довольный.

— Ты знаешь,— обратился он к своему заместителю,— у нас тут начинание за начинанием. Недавно Шарапов предложил организовать на заставе «стол именинника». А сейчас Серебренников звонит: у соседей открыли ларек без продавца. Предлагает и нам попробовать. Ты как думаешь?

— По-моему, интересно,— ответил Пулатов.

— Ну, ну.

Капитан Ярцев присел к столу и задумался о своем. Конечно, не только о ларьке шел разговор по телефону. Серебренников спросил:

— Так что, капитан, будем прощаться с заставой?

И ведь был подготовлен Ярцев к этому вопросу, сам надоумил Серебренникова заняться им, а тут вдруг почувствовал: теперь обязательно переведут!— и спасовал. И ответил неожиданно:

— Разрешите, я подумаю,— будто раньше не думал.

Ему показалось, что Серебренников одобрил:

— Ну, думай, думай...

И представил себе капитан Ярцев, как сидит в штабе, а с границы сообщают:—след! И не он, Ярцев, высылает наряды, не он организует поиск, не он спит, как убитый, после бессонной ночи, когда все закончено. Другой ничего не видит во сне, другой просыпается в полдень таким счастливым!..

И он понимает, что не может расстаться с заставой, что так и надо сказать. И пусть ему не подыскивают вакансий. У каждого свое счастье в жизни. И если он уедет с заставы, то потеряет свое счастье.

Ярцев, наконец, вспомнил о своих гостях.

— Ты, наверно, устал?— озабоченно спросил он Пулатова.

Лариса тоже засуетилась.

— И вы устали,— сказала она Людмиле.

Александра Ивановна решительно поднялась.

— Идемте-ка отдыхать.

— А может быть у нас?— предложила Лариса.

— Нет, нет!— ответила за Пулатовых Александра Ивановна.

Лариса укоризненно посмотрела на мужа. Он беспомощно развел руками: тут не прикажешь.

— Да, мы, пожалуй, пойдем,—поднялся лейтенант.— А на боевом расчете я обязательно буду.

— Отдыхай уж,— предложил Ярцев.

— Вы заходите запросто,— сказала Людмиле Лариса.

Людмила кивнула: ей было хорошо среди этих людей.

ПОД СТАРОЙ ЧИНАРОЙ

Молния угодила в чинару, выжгла дупло у самого основания. Медленно, тяжело оседала чинара. Услужливый клен-великан подставил ей свои плечи. Древняя глинобитная кибитка, в которой сейчас размещался движок, тоже не осталась в стороне, и чинара доверчиво опустила на нее тяжелые ветви.

Обугленное дупло зияло, словно искрошенный зуб. Толстая кора, потрескавшаяся от натуги, свисала рваными клочьями.

Клен в три обхвата — прямой и могучий, раскинул зеленый шатер, такой густой и тенистый, будто старался за себя и чинару.

Свободное воскресенье выдавалось не часто, и приятно было лежать, ничего не делая, вслушиваясь в многоголосый гомон реки.

Серебренников положил голову на колени жены. Смотрел ей в глаза, такие же светлые и ласковые, как в те дни, когда они только что познакомились.

Это было осенью сорок четвертого года. Нина Терентьевна приехала в Мстиславль, где формировались части по охране тыла, и пришла к Серебренникову—парторгу батальона— чтобы встать на учет.

Он очень устал и ни о чем не стал ее спрашивать. Сказал только:

— У вас есть тридцать минут времени?

— Ну, есть,— ответила она неуверенно.

— Тогда вот что,— сказал он устало,— никого ко мне не пускайте. Ровно тридцать минут. А я посплю.

Он уронил голову на стол и заснул.

Вначале она хотела рассердиться и уйти, но потом вспомнила, что ночью была операция. Преследовали какую-то банду. Он, наверное, не спал всю ночь, а, может быть, не спал и позапрошлую ночь, потому что тоже была операция...