Пароль — Родина

— Ну и что же! — встряхивает кудрями Таня. — Знают и любят. Думаю, что никто не выдаст.

Действительно, Таню знали многие. Знали девочкой-школьницей с маленькими косичками за спиной, знали комсомолкой, а потом коммунисткой на фабрике. Ее по-настоящему любили. Приветливая, отзывчивая, она, как и Курбатов, была желанным гостем в каждом селе, в каждом доме. К ней шли в райком как к своему, близкому, родному человеку.

— А Санька Гноек? — словно от зубной боли, морщится Курбатов. — Не мог же он сквозь землю провалиться.

— Уверена, что его нет в наших краях, — беспечно возражает Таня. — Сбежал Гноек. Подальше от фронта. Это на него похоже. Он же трус. Напугали его подозрениями, вот он и удрал, как бы чего не случилось.

Пожалуй, кое в чем Таня была права. Уже на следующий день после ограбления фотовитрины, висевшей у входа в райком, сотрудник райотдела НКВД Николай Лебедев высказал предположение, что это — дело рук Гнойка. В тот злополучный день, как выяснилось, Санька Гноек действительно стоял возле витрины и, не скрывая иронической, злорадной усмешки, долго и внимательно разглядывал фотокарточки, словно изучал каждый снимок. Но некоторые угодчане, видевшие Саньку за этим странным занятием, сообщили Лебедеву одну любопытную и подозрительную деталь. Санька скорее делал вид, что рассматривает фотокарточки, а сам больше наблюдал за дверьми здания райкома: кто входит и выходит, куда направляется, у кого в руках бумаги, а у кого винтовки… Чересчур долго топтался он возле райкома, куда раньше почти никогда не заглядывал.

Естественно, что подозрение пало на Александра Вишина — Саньку Гнойка, как обычно называли его односельчане. Кто знает, может, действительно здесь не обошлось без грязных рук Саньки Гнойка? Уж слишком скользким и непонятным был этот человек ничем не примечательной внешности, средних лет, с лысеющей головой, с бесцветными шариками-глазами, с одутловатыми, чуть отвисшими щеками.

Печальная «слава» шла по следам Саньки Гнойка. Был он отъявленный клеветник, подхалим и шептун. Работая агентам по снабжению в райпотребсоюзе, выполняя отдельные мелкие поручения — съездить, присмотреть, купить, — Санька, как правило, все свое свободное время (а его было очень много) посвящал писанию жалоб, обвинений, доносов на работников райкома, райисполкома, дирекции школы, крахмального завода, леспромхоза. Везде, по его мнению, сидели бездушные люди, бюрократы, хапуги, которым-де не место на руководящих должностях. Хороших, ценных работников (Санька имел, конечно, в виду собственную персону) они не замечают и не дают им хода… На его письма уже давно перестали обращать внимание, отмахивались от них, как от осенних назойливых мух, а Санька все писал да писал. В доносах, жалобах и клевете заключалась вся его «работа», вся «радость» его незавидной, на редкость ненужной жизни.

Люди постепенно стали забывать фамилию Саньки Вишина. Он часто исчезал из района на несколько недель и даже месяцев, но зато прозвище «Гноек» надежно сохранялось за ним.

Прямых улик у Лебедева, конечно, не было, одни подозрения, но он сгоряча, правда, с согласия начальства, решился «сыграть впрямую» и… просчитался. Он и сам понял это, когда на следующий день после кражи фотографий с ордером на обыск посетил холостяцкую каморку Александра Вишина.

— Ни за что обиду терплю. И подумать только, какому унижению подвергли, как в глаза людям смотреть буду, — жаловался хозяин. Обвислые щеки его подрагивали, редкие рыжеватые реснички торопливо моргали, и весь он своим видом напоминал сейчас старого, нашкодившего пса.

Конечно, никаких результатов обыск не дал. Фотографий и в помине не было. В тумбочке возле старой неубранной кровати с грязным бельем Лебедев нашел несколько порнографических открыток, тетрадку с непристойными стишками, но брать эту «продукцию» побрезговал. Открытки разорвал, а тетрадку швырнул.

— Уничтожьте немедленно эту гадость, старый пошляк! — сердито приказал он, и Санька Гноек тут же, в его присутствии, трясущимися руками рвал и бросал в печь свои «творения искусства».

Пришлось уходить ни с чем. А в эту ночь Александр Вишин из Угодского Завода исчез. Не стало Саньки Гнойка. Скрылся. Пропал.

Прав был Курбатов, когда говорил Тане, что Санька будто сквозь землю провалился. Поискали его один, два, три дня, да и оставили. Другие дела, другие заботы, куда поважнее, приносил с собой каждый новый день, каждый час.

Может быть, Таня и правильно сказала: испугался, сбежал Гноек… Придется, видно, удовлетворить ее просьбу, рискнуть…

— Значит, окончательно решила остаться здесь? Поработать при немцах? Ладно! Согласен! Только смотри, береги себя, пореже нос высовывай, благо он у тебя курносый, — попытался улыбнуться Александр Михайлович.

Он задумчиво поглядел в окно на знакомый пейзаж и вздохнул. А Таня, ободренная молчанием секретаря, продолжала уже более уверенно:

— За меня не беспокойтесь. Уж я-то не пропаду. Буду представительствовать здесь от райкома партии и райисполкома… Пока не расстреляют или не повесят, — вдруг невесело пошутила она.