Пароль: «Тишина над Балтикой»

— Дорогой Вилли, бунтуют не только в Киле. В Берлине так называемые «спартаковцы» восстали и провозгласили Германию социалистической республикой. Впрочем, что там Берлин, я слышал, что в бывшей моей Либаве взбунтовались оставшиеся матросы, их там не менее пяти тысяч…

— Это неслыханно! Флот — элита вооруженных сил — превратился в базар! В береговых казармах торговцы устроили магазины. Пока мы на подводных лодках ходили в дальние походы, матросов из экипажей дредноутов, стоявших на приколе после Ютландского сражения, распропагандировали предатели-революционеры. Мерзавцы подняли оружие на своих офицеров. Много наших товарищей погибло.

— Да, я знаю, хотя уже три месяца как уволен со службы.

— Юрген, мятежи у нас происходят так же, как это было в России. Я чувствую, что руку к событиям в Германии приложили русские большевики. Каленым железом надо выжигать революционную заразу!

— Вильгельм, несмотря на катастрофические события, надо оставаться объективным. Революцию в Россию «экспортировала» германская разведка, которая обеспечила проезд русских большевистских лидеров из Швейцарии через территорию Германии. Об этом, не стесняясь, писали наши газеты. Так что сначала мы им, потом они нам. Той же палкой сами и получили…

— Ты хорошо разбираешься в происходящем. Умеешь правильно анализировать обстановку, я отметил для себя! Тем не менее Россия заварила эту кашу и должна за это ответить. Русских революционеров в Швейцарии не германская разведка собрала — они там сами по себе объявились. Московия пропитана бунтарским духом! Я полагаю, ты не будешь отрицать объективных фактов. Россия должна быть наказана за наши несчастья!

«Ферзь» примирительно пожал плечами, не давая собеседнику распалиться в споре. На прощание Канарис сказал:

— Офицеры в Киле организуют отряды самообороны. Я вступил в один из них. Рекомендую тебе сделать то же самое, иначе бунтовщики дотянутся и до тебя, невзирая на то, что ты вышел в отставку. Сожгут твой гараж вместе с мастерской ко всем чертям. Тогда хлебнешь горя.

Встречи с Канарисом продолжались до января 1919 года, когда он уехал в Берлин и получил предложение стать адъютантом Густава Носке, военного министра нового правительства Германии. Уже через месяц его зачислили на службу в новое командование Рейхсмарине, военно-морского флота Веймарской республики. «Ферзь» время от времени встречал в газетных новостях имя своего энергичного знакомого.

Летом того же года случилось то, чего «Ферзь» почти не ожидал. На глухой стене известного ему дома возле трамвайной остановки появился нарисованный угольком значок скифской стрелы, обращенной острием вверх. Сие означало лишь одно: в ближайшую субботу ему назначена встреча с представителем русской военной разведки.

Пароль на этот раз не потребовался — на встречу пришел полковник Стрельцов собственной персоной. Одетый в светлый костюм и модную шляпу с мягкими широкими полями, Илья Иванович стоял и улыбался ему…

«Ферзь» в деталях помнил эту неожиданную встречу все прошедшие годы. Помнил, как рассказал руководителю о своих печалях и сомнениях, помнил признание Стрельцова о его непростых жизненных коллизиях. Помнил, что на вопрос, готов ли он продолжать сотрудничество с разведкой в изменившихся политических условиях, ответил утвердительно, но оговорил условие: только в том случае, если Советская Россия гарантирует ему возвращение на Родину.

Илья Иванович одобрил этот трудный выбор и выразил уверенность в том, что представители советской военной разведки рано или поздно выйдут на связь.

Прощаясь, Стрельцов неожиданно сказал:

— Иоганн, я тебя привел в разведку, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ты смог вернуться на Родину. Верю, что так и будет!

2

Тихонов шел по Арбату домой. Лето 1923 года выдалось в Москве прохладным и дождливым, этот вечер, как многие другие, был сереньким и пасмурным, хотя неожиданно сухим. Можно было, не прячась от льющихся с небес струек, идти пешком, поглядывая по сторонам. Посмотреть было на что: Москва менялась на глазах. Вся страна приобретала иной вид, чем два-три года назад. По-спартански строгий военный коммунизм, наследие революции и Гражданской войны, который строителям новой жизни казался единственным путем из разрухи в светлое будущее, уступил место новой экономической политике. Правительство решило дать простор крестьянину не только для того, чтобы получить сырье для промышленности, но просто чтобы не умереть с голоду. Открылись магазины, рестораны. Вот, на Арбатской площади, на стрелке Кисловских переулков, столовая «Моссельпрома» превратилась в шикарное заведение с шантаном. По улицам разъезжали грузовики с товарами, магазины допоздна не закрывали двери. Строились новые здания. Цеха фабрик и заводов наполнились рабочими и служащими. Происходившие изменения не могли не радовать.