Паром

Возясь с дурацкой ножкою комода,
На рукопись я скинул банку меда.
Мед и сатира. Это ли не смелость?
Но не шутить, а плакать захотелось.
Расхрустываю клейкие листочки.
На пальцы муравьями липнут строчки.
Избыток меда — что дерьма достаток.
Как унизительны потоки этих паток!
(Недоскребешь, так вылижешь остаток.)
Что псы на свадьбе!
Нечисть и герои.
Достойные, быть может, новой Трои,
Заклинились, замазались, елозя!
И скрип, и чмок! Как бы в грязи полозья.
Все склеилось: девица и блудница.
Яичница, маца, пельмени, пицца…
А помнится… Что помнится?
Бывало, Компания на бочках пировала.
Ах, молодость! Особенно под утро
Дурак яснеет, отливая перламутром.
Цап индюка! И как баян в растяжку!
И в гогот закисающую бражку!
Я струны меж рогами козлотура
Приструнивал, хоть и дрожала шкура,
Вися между рогов на этой лире.
Без сетки предавался я сатире.
Сам козлотур заслушался сначала.
Он думал, музыка с небес стекала.
Радар рогов бездонный этот купол
С тупою методичностью ощупал.
Потом все ниже, ниже, ниже, ниже…
(Я хвастаюсь: влиянье сладкой жижи.)
Засек… Счесал… И ну под зад рогами!
Как комбикорм, доносы шли тюками!
Смеялся: — Выжил! Горная порода! —
Вдруг шмяк — и доконала банка меда.
Противомедья! Яду, Яго, яду!
Но можно и коньяк. Уймем досаду.
(Он тоже яд по нынешнему взгляду.)
В безветрие что драться с ветряками?
Костер возжечь неможно светляками.
Швыряю горсть орехов на страницу.
Мой труд в меду, сладея, превратится
В халву-хвалу, точнее, в козинаки.
Хрустящие, как новые гознаки.
О господи, зачем стихи и проза?
Я побежден. Да здравствует глюкоза!
Но иногда…

Талант

Явленье нового таланта
Благословляем наперед.
В нем радость юного атланта.
О, как он далеко пойдет!

О нем мы судим без усилий

По храброй доброте лица,
По звону струнных сухожилий,
Не понимая до конца.

Что уязвимы все таланты

Самой открытостью чела.
Страшнее лагерной баланды
Туманная реальность зла.

Тебя блондинка изувечит

Или издательская мышь.
И все-таки лети, мой кречет.
Хоть от судьбы не улетишь!

Юность