Паровоз из Гонконга

По вечерам, чтобы не мешать отцу заниматься, мама Люда гуляла с детьми по набережной - от порта до маяка. От залива, мелкого и грязного, неприятно пахло. С набережной видно было здание университета: длинное, белое, похожее на губную гармонику, оно стояло на крутом берегу лицом к открытому океану. Белизна этого здания с розовым отсветом вечернего солнца казалась ужасной: как будто за день оно раскалилось добела и теперь медленно остывало.

- Вот они, денежки-то, как достаются, - вздыхая, говорила мама Люда.

Получение первой зарплаты было несколько омрачено. На подхвате в бухгалтерии сидела Галина Сергеевна Звягина, женщина несговорчивая. Справку из "Эльдорадо" о питании она принимать отказалась: . - Что вы мне лапшу на уши вешаете? Я сама десять дней в "Ройяле" прожила, порядки гостиничные мне известны. Там не то что готовить в номере, чайник вскипятить не дадут. Идите к советнику. Если он решит, что все чисто, пусть вашу справочку завизирует.

Однако Букреев на эту тему даже не пожелал разговаривать.

- Знать не знаю ни о каком питании, - сказал он. - По мне - вы хоть свиноферму заводите в "Эльдорадо", меня это не касается.

Брезгливо отодвинул справку на край стола и углубился в свои бумаги, давая понять, что аудиенция окончена.

В полной растерянности Тюрины топтались возле калитки - и тут подошел Ростислав Ильич. Выслушал сбивчивую жалобу Ивана Петровича, взял у него злосчастную бумажку и ушел. Через пять минут вернулся с подписью советника.

- Ступай, - весело сказал он Ивану Петровичу, - получай свои кровные - помни обо мне.

- Ты смотри! - восторженно зашептала мама Люда, когда Ростик удалился. - Я всегда говорила, что с этими сорока процентами дело нечисто. Нет такой статьи, чтобы их у нас забирать! Расходы Тюриных на питание? А при чем тут наш аппарат? Афера какая-то.

- Но-но, ты полегче, - одернул ее Андрей. - Не трогай советника, ясно? Все у тебя кругом аферисты. А главная аферистка - ты сама.

Как бы то ни было, денежная сторона командировки, очень до сих пор волновавшая Тюриных, прояснилась: не обманули их, не передернули, и первая зарплата ушла в Союз.

По ночам не умолкало бормотание. Впрочем, насколько Андрей мог сквозь дремоту судить, тональность изменилась: если раньше мама Люда восторгалась и ахала ("Деньги-то какие! Деньжищи! Жить да жить!"), то теперь она все чаще стала сердиться, споря неизвестно с кем и доказывая, что заработки не такие уж и лихие. Своим оппонентом она, естественно, выбрала отца:

- Ладно, Ванюшка, не молись! "Тысячи, тысячи"! Какие еще тысячи? Иван Петрович даже слова этого не произносил: он сидел между кроватями на полу и, косо разбросав локти по тумбочке, писал лекцию о теореме Ферма.

- Какие еще тысячи? - настойчиво, как безумная, приподнявшись и опершись на локоть, шептала мама Люда. - А подарки ты учел? Клаве с Сергеем надо? Надо, принимали они нас хорошо, что бы там ни было. А щербатовским скольким надо? Нам туда возвращаться, не век же мы будем сидеть.

- Ну, не век, а года три проторчим, - после паузы отвечал, не прекращая писания, отец. - Если не скопытимся.

- Ой, что ты, три года... - вздыхала мама Люда, лукавя: сама-то она прикидывала, что меньше пяти никак нельзя. - Вон, у тебя вчера опять кровь носом хлыстала, я же знаю. Хоть бы годика два посидеть, это ж раз на всю жизнь...

Полуголая, с круглым животиком, едва прикрытая простыней, она была похожа на Данаю с картины Рембрандта, ожидающую золотого дождя.

- А хоть и два, - поддавшись на провокацию, соглашался отец, - тоже заработок немалый.

И голосом Михаилы Михайлыча добавлял невнятицу:

- В захватчивости, зло, в подобострастии стремительным своим хотением...

- Ну, прямо немалый! - яростно шептала мама Люда, пропуская мимо ушей последнюю фразу, как будто это пролетела басовитая муха. - Вон, Андрей растет, сколько будет расходов? Ему школу кончать, в институт поступать... Думаешь, это все за просто так?

- Я - за просто так учился, и серебряную медаль получил, и диплом с отличием.

- А сюда ты тоже за просто так приехал? - язвительно спрашивала мама Люда.

Отец молчал...

Вся вселенная, казалось, втиснута была в эту тесную клетушку, полную духоты, пропитанной густым запахом пота и гнили. Гнилью пахло с гостиничного двора... Это было настолько гадко, что Андрей чуть не плакал от тоски. Разве это жизнь? Разве люди имеют право так гадко, так временно жить?

- Вот то-то и оно, - с удовлетворением, как будто напившись прохладной водицы, шептала мама Люда, - то-то и оно, Ванюшка! Теперь какие времена? Прав Ростислав Ильич: вернемся - так и будут все в карман смотреть: дай, дай...

И однажды Андреи не выдержал.

- Слушайте, вы! - заорал он. - Я домой уеду, честное слово!

Шепот стих, заворочалась под боком у "Бати" сестренка, но остановиться Андрей уже не мог. Он вскочил и сел на постели, чувствуя, как стучат его колени одно о другое.