Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

— Ты долго ждал? — крикнул он. — Премьеру вдруг приспичило просмотреть текст моей речи. Я буду читать ее на открытии выставки — ну той, сельскохозяйственной, кажется, она называется «От сохи и плуга». Он сказал, что, не увидев ее, не найдет у себя в Харпсунде ни минуты покоя. А где адъюнкт?

Слова были адресованы шоферу в форме, стоявшему по стойке «вольно» у борта черного, сиявшего лаком правительственного лимузина.

— Надо же! Я и не заметил! Он же, как всегда, сзади, сидит дремлет. А ну, выходи!

Несмотря на мои жалобные протесты, он выволок меня наружу и грубовато-панибратски, в своей типичной манере, обнял. Потом ловко и привычно при помощи специальной системы ремней пристегнулся к сиденью водителя, а на меня надел пузатые наколенники (они, кстати, испортили мне стрелку на брюках) и белый защитный шлем.

— Так-то будет лучше. Теперь — на волю! Расслабимся! — И наш величественный экипаж влился в поток послеобеденного уличного движения.

Но я знал, что расслабиться, по крайней мере мне, в течение ближайшего часа не удастся. Ведь Министр принадлежит к той редкой породе людей, которые даже такую простую, как автомобильная поездка, вещь умудряются превратить в событие, о котором долго потом вспоминаешь, просыпаясь среди ночи в холодном поту.

Уже подготовительные манипуляции с ремнями безопасности и защитными латами, как всегда, вызвали у меня панику. Когда же мы выехали на автостраду, Министр, явно с целью еще большего устрашения, предпринял кое-какие дополнительные действия. Скорость он особенно не превышал, он просто опустил боковые стекла, отчего воздух стал врываться в салон с оглушительным, режущим барабанные перепонки свистом. Разговаривать теперь стало невозможно: чтобы тебя услышали, требовалось кричать во все горло. Сам Министр, согнувшись над рулем, изображал из себя человека, преодолевающего при ходьбе бурю. Помимо шлема, он надел на себя большие круглые очки-консервы вроде тех, какие носили авиаторы в эпоху младенчества нашего века. Спидометр показывал не больше 100 километров в час, но грохот автострады, свист врывающегося ветра и устремленная вперед фигура человека в маске сдавливали грудь судорогой животного страха. Я знал: с недозволенной, с непростительно недозволенной скоростью мы мчимся навстречу увечью или смерти.

В зеркале заднего вида я мельком уловил фигуру нашего шофера. Он вцепился в ремень мертвой хваткой, а взгляд его выражал твердую решимость как можно скорее уйти со службы.

Шум удалось перекричать только тогда, когда мы, заметно снизив скорость, влились в поток машин на конечном участке автострады. Как всегда, я прежде всего сказал, что такое ребячество не пристало его высокому положению. Министр засмеялся:

— Плевал я на положение…

И он говорил правду.

Министр был бизнесменом, хотя никаких коммерческих дел никогда не предпринимал. Он был политиком, хотя политических амбиций не имел, и он же был отцом четырнадцати детей, хотя порой казалось, что сам он младше их всех.

Или, может, лучше сразу же познакомить читателя с его историей? Не скрою, мне, преподавателю истории и обществоведения, она кажется поучительной.

Еще будучи очень молодым, Министр унаследовал от родителей самую настоящую промышленную империю с отделениями, разбросанными во всех частях света. Когда он женился на моей сестре и окончил университет, родственники определили его на место простого служащего в одну из его собственных фирм, чтобы он набрался на этом посту ума-разума, необходимого, по расхожему мнению, человеку, которому в недалеком будущем предстояло осуществлять твердое и полновластное руководство своими предприятиями. Предполагалось, по-видимому, что, поддерживаемый доброжелательными тычками в спину, он быстро пойдет в гору. Но не прошло и несколько месяцев, как его должность упразднил, а его самого уволил американский специалист по рационализации, находившийся, очевидно, в счастливом неведении относительно того, кому на самом деле принадлежит контрольный пакет акций фирмы, в которой он служит.

Когда через какое-то время близкие обнаружили случившееся и занялись поисками своего господина и слуги, его отыскали в одном из министерств, покидать которое он отказался наотрез. По его логике выходило, что, если он потеряет и это место, он никогда больше не сможет закрепиться на другом. И потом, он так ловко научился формулировать тексты законов, что заслужил похвалу самого министра!

Жена энергично поддержала мужа. Родственники капитулировали, и руководство мощными концернами передали в руки толстокожих наймитов, а контакты молодого собственника с его империей отныне ограничивались ежегодной прогулкой по одному из крупных заводов и стрижкой купонов, которые приносили их владельцу сказочные по размерам и, главное, совершенно незаслуженные доходы.

— Ты знаешь, как делается первый пинок по мячу в футбольном матче? — спросил вдруг Министр, обрывая мои ретроспективные думы.

— Нет. И называется это не первый пинок, а, кажется, первый пас.