Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

Магнус пригласил меня на следующий день к себе в дом. Праздновался день рождения его жены Сигне, после чего я воссоединился с Министром у сырного отдела. Маленькие, завернутые в целлофан сырки, казалось, всем своим жалким видом патетически заявляли о явном несоответствии аппетитам семейства Министра, и, по-видимому, быстро это сообразив, продавец вынул откуда-то громадную голову сыра. «Хватит им?» — спросил он так, словно речь шла об изголодавшейся львиной семейке.

Выходя из лавки, мы столкнулись еще с одним должностным лицом — министром юстиции Хюго Маттсоном. Он тоже принадлежал к кругу местных дачевладельцев, и мне еще ни разу, даже во время самых коротких наездов на остров, не удавалось избежать встречи с ним. Одежда министра, как всегда, привела меня в крайнее замешательство. Не смею утверждать, что он никогда не менял ее, однако, так или иначе, ему неизменно удавалось добиваться почти полного сходства с бродягой-дальтоником, направляющимся на сдачу зачетов по плаванию в одежде. В этот день на нем были синие, туго стягивавшиеся на животе шорты, зеленая трикотажная безрукавка и грязно-желтого цвета спортивные тапочки. Тонкие ножки Маттсона с рельефно вздувшимися венами, по-видимому, символически свидетельствовали о его долгих странствиях по пустыне Юриспруденции, но голова придавала ему видимость если не достоинства, то, во всяком случае, сановитости. Тронутые серебристой сединой волосы и ухоженные короткие усики были как будто срисованы матерью-природой с рекламного плаката, на котором Умудренный-Опытом-Старший-Товарищ-По-Работе обменивался мнениями со своим Младшим-Собратом об употребляемом после бритья одеколоне.

— Слуга покорный! Слуга покорный! — завопил он, едва увидев Министра. — Я как увидел лимузин, сразу понял, что это вы. Будь у меня личный шофер, я бы не позволил ему храпеть на заднем виденье! Их что, так и не выучили стоять по стойке «смирно» и отдавать честь начальнику?!

Воздав должное власти и славе, он соблаговолил заметить меня.

— Ага, господин учитель, вы тоже решили порадовать нас присутствием? — Выражение «господин учитель» прозвучала в его устах даже оскорбительнее, чем «адъюнкт», что очень непросто. — Я всегда говорил, зимой лучше быть крестьянином, а летом — учителем! Ха-ха!

Отпустив эту на редкость изящную шутку, он снова повернулся к сгибавшемуся под тяжестью сыра Министру.

— Ты придешь завтра к Сигне? У нее день рождения. Уже 51-й, — с удовольствием, подобно верной своему предназначению вечерней газете, сказал он. — Хотя выглядит она старше. Кстати, ты знаешь, чем похожа Сигне на свод законов? Задницей! Она у нее тоже с каждым годом становится толще! Хорошая мысль. Обязательно поделюсь ею завтра при поздравлении. Смотри не разболтай! Ха-ха!

— Крупная скотина! — вздохнул Министр после того, как, загрузив сыр в машину, мы расположились на передних сиденьях. Я не сразу понял, что или кого он имеет в виду: сыр или министра юстиции?

— Его назначили членом Верховного суда в мое отсутствие, я был тогда в отпуске, — продолжал он, устранив двусмысленность. — Правда, я все равно не смог бы этому помешать, — философски закончил он и завел машину. Неприятно дернувшись, она выехала на дорогу. Министр еще поработал рычагами и педалями, и автомобиль спокойно и пристойно, подобно гигантскому жуку, пополз вперед. Мы проехали мимо почты (открыта с 10 до 16) и маленького домика, в котором ютилась велосипедная мастерская. «Говорят, ее хозяин — социалист!» — со сладострастием заговорщика сообщал обычно Министр своим пассажирам, вращая при этом глазами и вздрагивая (он все время забывает, в какое разношерстное общество забросила его судьба).

Мы уже миновали деревню и спускались вниз к заливу, когда на неприятно крутом повороте едва не сбили одетого в белый костюм велосипедиста, ехавшего посередине вдоль разделительной линии. Велосипедист поздно заметил опасность и в панике скатился в засыпанный гравием кювет, где, немного повиляв рулем, ему кое-как удалось остановить свою машину.

По широкой спине и белым брюкам я сразу узнал его. Человек, едва не ставший украшением нашего радиатора, был светилом науки и главным врачом хирургической клиники. Своими смелыми и успешными операциями по пересадке почек Кристер Хаммарстрем вызывал удивление всего медицинского мира. (Путешествуя на Линдо, вы словно перелистываете страницы «Еженедельного журнала» и все время натыкаетесь на какую-нибудь знаменитость.) В данный момент славное лицо знаменитости искажала гримаса бешеного гнева.

— Ага, ты, значит, сторонник Народной партии! — ни к селу ни к городу заорал Министр. — Держишься центра, а чуть что, так в кусты, — кидаешься влево! Но у нас в стране, слава Богу, правительство решительное и плевать хотело на мнение народа — движение пока правостороннее!