Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

Когда за рулем машины профессор обнаружил соседа, взгляд его черных глаз смягчился и мышцы лица расслабились. Однако даже лишенное выражения злости его широкое, смуглое, скуластое лицо казалось высеченным из твердого, не поддающегося резцу скульптора дерева. Непроницаемое лицо очень соответствовало облику этого человека. Неожиданно я вспомнил, что, хотя мы встречались с ним почти каждое лето уже многие годы, о его личной жизни и судьбе я знал очень мало. Он всегда избегал слишком личных тем. Имя его никогда не всплывало в колонках светской хроники. А в немногочисленных интервью он отвечал только на профессиональные вопросы. Я знал, правда, что несколько лет назад он потерял в автокатастрофе свою жену, когда сам сидел за рулем. Несчастье случилось на крутом повороте с плохой видимостью, где произошло столкновение с машиной, ехавшей по встречной полосе. После катастрофы он стал еще более замкнутым и немногословным. Однако, как я вскоре обнаружил, в отличие от других врачей, обсуждать в свободное время медицинские вопросы он не отказывался. И недостатка в темах для разговора мы с ним не испытывали. Будучи узким специалистом в области почечной хирургии, особенной скаредностью на советы он не отличался и охотно консультировал меня, когда я жаловался на пошаливающее сердце или на каверзы, которые устраивал мне желудок. С Хаммарстремом на острове я чувствовал себя много увереннее, чем без него. Вряд ли даже запасы лекарств аптеки на улице Эстербюкарл давали большее ощущение безопасности.

Хирург дружески погрозил нам кулаком, однако от предложения подбросить его до дома отказался, сославшись на то, что проехать ему оставалось всего несколько сотен метров.

Для нас тоже путь почти закончился. Мы свернули с шоссе и под стук и шуршание веток, скребущихся о крышу автомобиля, затряслись по ухабам лесной дороги. Мимо проплыли белые ворота, выкрашенные красной краской пристройки, мы еще раз скользнули вниз по последнему неровному съезду и оказались на вилле Бьеркеро — летней резиденции Министра.

Я считаю ее на редкость безобразной. Министр часто говорит, что другого такого дома в стране не сыскать. И тут я полностью с ним согласен. Самое первое и незабываемое — это две крытые листовым железом башни, наполовину просевшие, в основном корпусе. Они придают зданию какой-то ущербный вид, который ничуть не скрашивает мешанина из застекленных веранд, черепичных крыш и деревянных резных панелей. И все-таки именно с этим домом связаны дорогие сердцу Министра воспоминания о его босоногом детстве. Потому он наотрез отказывается воспринимать любые критические замечания по поводу его архитектуры и отвергает все предложения по его модернизации.

Впрочем, мои эстетические размышления длились недолго. Едва Министр нажал на ручной тормоз, как площадка перед домом превратилась во что-то напоминающее школьный двор во время перемены. Дети, неисчислимое количество детей, запрыгали, закричали и забегали вокруг нас. Моя сестра родила их своему супругу целых четырнадцать. Но и это число каждое лето увеличивалось за счет приглашенных в гости — способ размножения в семье Министра, на мой взгляд, совершенно излишний.

— Их так много, — осторожно начал я.

Министр взглянул на кипение ребячьей толпы.

— При тебе нет съестного? Могут вцепиться. Помню, у премьера, когда он к ним вышел, лежал в кармане пакет тянучек… Потом, наверное, он очень подробно описал здешнюю обстановку на заседании кабинета. Приехавший сюда через пару недель Пальме был одет во что-то типа панциря, который, конечно же, по своему обыкновению, он разукрасил галунами. Пошли!

— Привет, Вилли! Здравствуй! — загалдели дети и, не останавливаясь перед грубым рукоприкладством, насели на меня. Каждый, насколько хватало ему сил или роста, здоровался со мной за колено, за бедро или за руку, хватая их не вполне чистыми ладошками или восторженно мутузя кулачками. Однажды после такой церемонии я целый вечер удалял пилочкой для ногтей остатки двух или, возможно, даже трех жевательных резинок с брюк и пиджака, и все это время рядом стоял малыш и горько плакал, жалуясь, что я испортил его субботнее лакомство. Костюму так и не удалось вернуть прежний вид, и я надеваю его только в дни дежурств по школьной столовой.

— Осторожнее с Вильхельмом, дети!

Я заметил пробирающуюся ко мне с младенцем на руках Маргарету.

— Осторожнее, кому говорю! Дядя останется у нас на неделю! Успеете поздороваться.

Дети согласно тявкнули что-то в ответ и с той же сосредоточенностью и пылом переключились на Министра, процедура приветствия которого никакими правилами не регламентировалась. Через секунду он исчез под ползающими по нему во всех направлениях малышами. Жена с удовлетворением наблюдала за этой картиной.

— Ему полезно подвигаться, он все время сидит в своем министерстве.

Потом, словно сраженная внезапной мыслью, она добавила:

— Конечно, он не привез сыр?

Я тут же успокоил ее на сей счет.