Партиец (СИ)

— С окончательным вариантом никак не успеть, — выдохнул я, словно ныряя в холодный прорубь. Взгляд Иосифа Виссарионовича помрачнел. И пока он не сказал чего-то, что может негативно сказаться на моем будущем, я добавил. — Но можно успеть разработать «базис». Основу. Приказы от лица Совнаркома, на которые потом будут опираться дополнения в кодексах нашей страны. И дополнения к этим приказам можно позже ввести. Так даже лучше будет. Люди сначала выучат основные приказы. Привыкнут к ним. Начнут их вводить по мере сил. А после в течение года будут выходить дополнения и новые статьи в кодексах — трудовом в основном, но еще и в уголовный добавки будут, и в налоговое законодательство. И параллельно неплохо бы статьи или даже брошюры выпустить, где «простым» языком объяснить все нововведения.

Вот сейчас взгляд товарища Сталина стал мягче.

— Хорошо, товарищ Огнев, что вы понимаете насколько назрел вопрос. Помощь мы вам окажем. Основу для издания приказов разработайте совместно к концу года.

— Сделаем, — выдохнул я облегченно.

Пронесло!

— И еще, — «или нет?» пронеслась мысль, когда Иосиф Виссарионович продолжил. — Вы вот высказывались по поводу моей речи на Пленуме…

Сталин замолчал, выразительно посмотрев на меня. Это он про то, что я ему лично сказал? Видимо да.

— Было такое, — осторожно кивнул я.

— Коллективизация — необходимый процесс. Вы и сами это признавали. Займитесь проработкой «законодательной основы» и для нее.

— Быстро это не сделать, а планы по коллективизации уже в эту пятилетку заложены, — заметил я.

— Торопить товарищей с ней мы не будем. Но и вы не подведите. Закон и декреты должны идти рука об руку. Тут я с вами согласен.

Я промолчал. Сам виноват. Язык мой — враг мой. Одно радует — если и правда будут созданы законы, и они будут выполняться, то беспредела власти на местах будет поменьше. Очень на это надеюсь.

— Можете идти, товарищ Огнев, — завершил Иосиф Виссарионович аудиенцию.

Уходя я вспомнил, как Васюрина просила меня «замолвить за нее словечко».

«Не надо тебе такого знакомства, Женя», решил я. Вроде хорошая девчонка, но не понимает, куда лезет. А если понимает, то мне такая рядом со Сталиным точно не нужна. Тогда ей оговорить меня — раз плюнуть.

Когда вернулся домой, в квартире ароматно пахло ухой. Видно отец с рыбалки вернулся. Так и оказалось. Он не спрашивал меня, где я был, но по его хмурому виду я понял — мама ему рассказала про визит Савинкова. Мне так надоел уже его неодобрительный взгляд, что я решил вытянуть его на откровенный разговор.

— Бать, поговорить надо.

— Чего, Сергунь? — недовольно спросил он.

— Наедине.

На его лице отразилась целая гамма чувств: от недоумения и удивления до страха и удовлетворения. Последнее я не понял. Или не правильно его эмоцию уловил, или с чего ему быть удовлетворенным-то?

Пройдя в мою комнату, мы прикрыли дверь, и отец вопросительно посмотрел на меня.

— Почему ты перестал со мной говорить?

Разочарование у отца можно было «ложкой есть». Словно не этого вопроса он от меня ждал.

— Я разговариваю, — буркнул он.

— Перестал, — не согласился я. — Отмалчиваешься. В себе держишь…

— Да что тебе говорить-то? — взорвался и перебил меня отец. — Ты же сам себе на уме! Разве ты меня слушаешь? С детства пошло — все по-своему делаешь! Вот зачем ты к Сталину пошел, а?

— Кто сказал, что я сам пошел? — удивился я. — У меня и выбора не было. И ты бы знал об этом, если бы в себе не замкнулся! — перешел я в наступление.

— Я не замыкался! — встопорщил бороду отец. И тут же осунулся. — Прости, Сергунь. Переживаю я.

— Понимаю, но все же. Поговорим?

Тот тяжело вздохнул и кивнул, усевшись на табурет.

В тот вечер мы наконец смогли хоть немного понять друг друга. Я рассказал, как и при каких обстоятельствах познакомился с товарищем Сталиным. Что мной двигало. Отец поделился, почему он ушел из партии. Тут он меня удивил. Я-то думал, что он последователь Троцкого и Зиновьева. Переживал из-за этого, хоть вида и старался не показать. А его просто страшили перемены, что нес с собой Иосиф Виссарионович. Переживал, что и его «как собачонку» могут выкинуть из партии, если он слово поперек главной линии скажет. Вот и решил «сам уйти», гордо подняв голову.

— Но это же не дело! — воскликнул я. — Это все равно, что сбежать с поля боя!

Отец гневно сверкнул глазами, но потом устало кивнул.

— Все так, Сергунь. Сбежал я. Ты уж прости старика.

И таким беспомощным он мне в этот момент показался, что мне стало его жалко. Я подошел и обнял его.

— Ничего, бать. Все нормально. Не переживай, еще вернем тебе веру в партию. Не только же товарищ Сталин в ней состоит.

Тот лишь кивнул согласно, но видно было, что приободрился. Уже хорошо. После этого он вроде перестал на меня волком смотреть. Даже общаться начали больше, но в основном на бытовые темы.