Следуя этому принципу, римляне всерьёз ничего не воспринимали, даже свою собственную религию. По определённым дням они, конечно, как было исстари заведено, посещали храмы, приносили жертвы, но в суть происходящего особо старались не вдаваться. Боги для них давно стали чем-то вроде фольклорных, сказочных персонажей, к которым ни в коем случае нельзя относиться серьёзно. Даже сами служители культа зачастую не верили в то, чему обязаны были служить. По свидетельству Цицерона, римские жрецы-авгуры, исполняя положенные обряды, не могли удержаться от улыбки, когда глядели друг на друга (отсюда, кстати, и пошло выражение «улыбка авгуров») {105}.
С каким циничным юмором относились римляне к своим богам, хорошо видно из одного анекдотического случая, произошедшего во времена императора Тиберия (14 — 37 гг.). Некто Деций Мунд, пронырливый молодой человек, влюбился в замужнюю женщину, Паулину, но был ею отвергнут. Тогда Мунд, разузнав, что Паулина — страстная почитательница бога Анубиса, подкупил жрецов, чтобы те как бы по секрету сообщили Паулине невероятную новость: бог Анубис, оказывается, этой ночью требует её к себе, чтобы разделить с нею ложе. Обрадованная Паулина поспешила вечером в храм, а там её уже поджидал заранее спрятавшийся Мунд. Когда жрецы, погасив свет и заперев двери, ушли, Мунд выбрался из своего укрытия и всю ночь напролёт под видом бога Анубиса развлекался с доверчивой Паулиной. Когда настало утро, Мунд незаметно выскользнул из храма, а Паулина побежала домой, чтобы рассказать мужу и соседкам о чуде, случившемся с нею в храме. И, скорее всего, эта история окончилась бы ничем, если бы тщеславный Мунд не разболтал всем и каждому о том, как недотрога Паулина отдалась ему даром. Разразился скандал, оскорблённая в лучших чувствах Паулина бросилась жаловаться самому императору, и тот приказал продажных жрецов распять, храм разрушить, а прохвоста Мунда изгнать из Рима {106}.
В императорском Риме, этом огромном городе-паразите, никогда не мог бы появиться и действовать пророк, законоучитель или народный вождь, подобный тем, которые в это же самое время один за другим появлялись в Иудее.
Есть непреложный закон: чтобы люди пошли за пророком, вождём или иным властителем дум, необходимо, чтобы их мысли были созвучны. Иными словами, ещё прежде чем пророк обратится к ним со своими идеями, эти идеи хотя бы в самой смутной форме уже должны бродить в их головах. Именно так произошло в Палестине. Ещё не было ни Иоанна Крестителя с речами о грядущем пришествии Мессии, ни Иисуса из Назарета, а мессианская идея уже будоражила еврейский народ на протяжении нескольких столетий, достигнув максимального накала к I в. н. э. И только после этого появился Христос...
Будучи смелым, уверенным в своих силах проповедником, Иисус тем не менее прекрасно понимал, что не всё зависит от одного лишь красноречия, очень важен также и состав аудитории. Какой смысл обращаться к тем, кто не желает ничего слушать? Иисус, конечно, мог, если бы захотел, отправиться в миссионерское путешествие, скажем, в Грецию или Рим, но зачем? Метать, по его же собственными словам, бисер перед свиньями!? И если он запрещал своим апостолам
Между прочим, скепсис Иисуса в отношении язычников подтверждается и опытом апостола Павла, который уже после Христа нёс Божье слово за пределы Палестины. Если Иисусу среди иудеев удавалось собирать тысячные толпы слушателей, то успехи Павла в греческих городах были гораздо скромнее. Например, в Афинах его рассказ о воскресении мёртвых вызвал лишь насмешки, а поверили и пошли за ним в этом крупном греческом городе всего лишь несколько человек (Деян. 17:32-34). И.С. Свенцицкая справедливо замечает, что