Партия расстрелянных

Из истории разоблачения сталинских преступлений

Сразу же после смерти Сталина началось освобождение и реабилитация лиц, репрессированных при сталинском режиме. Любопытно, что инициатива в этом деле, как признавал впоследствии Хрущёв, поначалу принадлежала Берии, который «поднял тогда этот вопрос, подработал его, внёс соответствующие предложения, и мы (т. е. члены Президиума ЦК.— В. Р.) согласились с ним» [1067]. Эти акции касались в основном лиц, репрессированных в последние годы жизни Сталина, когда Берия не ведал делами МГБ. Что же касается жертв репрессий 30-х годов, то члены «коллективного руководства» приступили к пересмотру их дел лишь накануне XX съезда КПСС.

В первые послесталинские годы, как вспоминал Хрущёв, «мы сами были скованы своей деятельностью под руководством Сталина и ещё не освободились от посмертного давления, хотя и не могли представить себе, что все эти расстрелы могли оказаться необоснованными, что это, говоря юридическим языком, сплошное преступление» [1068].

Хрущёв рассказывал, что ложность этой позиции он впервые почувствовал в Югославии, куда он прибыл летом 1955 года для примирения с Тито. Объясняя в беседе с югославскими руководителями массовые репрессии происками Берии, он заметил, что югославы «стали улыбаться и подавать иронические реплики. Это нас раздражало, и мы, защищая Сталина, вступили в большой спор, дошедший даже до скандала». Под влиянием этого спора Хрущёв вскоре публично выступил против югославов в защиту Сталина. «Сейчас всем ясно, что это было неправильно,— признавался Хрущёв.— Тут у меня была позиция человека, который не осознал необходимость разоблачить до конца преступления Сталина…» [1069]

Уже в 1954 году генеральный прокурор СССР Руденко представил в ЦК КПСС данные о численности репрессированных с 1921 по 1954 год и некоторые другие материалы, касавшиеся сталинских репрессий. После этого Хрущёв задал Руденко вопрос: насколько обоснованы обвинения, которые предъявлялись на открытых процессах видным деятелям партии. Руденко ответил, что «с точки зрения юридических норм никаких данных для осуждения этих людей не существовало. Всё основывалось только на личных признаниях, а личные признания, добытые путём физических и моральных истязаний, не могут служить базой для осуждения людей». Когда же Хрущёв заявил, что сам слышал, как подсудимые признавались в своих преступлениях, «Руденко улыбнулся: „Тут искусство тех, кто вёл следствие и кто проводил суд. Видимо, доводили людей до такого состояния, что у них имелся единственный способ покончить со страданиями и издевательствами — признаться, а следующим шагом была смерть“» [1070].

После этого, по словам Хрущёва, у него «возникла потребность приподнять занавес и узнать, как же всё-таки велось следствие… какие существовали исходные материалы для ареста и что показало потом следствие по этим арестам?» [1071]. Эти вопросы Хрущёв поднял на заседании Президиума ЦК, где было принято решение создать комиссию для обстоятельного расследования всех этих вопросов. 31 декабря 1955 года был утверждён состав этой комиссии (секретари ЦК Поспелов и Аристов, председатель КПК Шверник и его заместитель Комаров). В отчёте комиссии, представленном в Президиум ЦК КПСС 9 февраля 1956 года, сообщалось, что за 1935—1940 годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 920 635 человек, из них расстреляно 688 503 человека [1072]. Решение Президиума ЦК о засекречивании этих цифр Хрущёв объяснял тем, что «после долгой истерии охоты на „врагов народа“ мы так и не смогли психологически сбросить груз прежнего» [1073].

Как подчёркивал Хрущёв, «записка комиссии Поспелова сверлила мне мозг». Ещё до её получения он — конспиративно от других членов Президиума ЦК — приступил к подготовке своего закрытого доклада на XX съезде партии. К его написанию, помимо доверенных аппаратчиков, было привлечено несколько бывших партийных работников, проведших около 20 лет в сталинских тюрьмах и лагерях.

О своём решении выступить с этим докладом Хрущёв сообщил другим членам Президиума лишь во время одного из перерывов между заседаниями XX съезда. Как только Хрущёв кончил говорить, остальные члены Президиума выступили с резкими возражениями. Особенно нервно реагировал Ворошилов: «Разве возможно всё это рассказать съезду? Как это отразится на авторитете нашей партии, нашей страны? Этого же в секрете не удержишь. Что же мы скажем о нашей личной роли?.. Нас притянут к ответственности».