Партия расстрелянных

Выходя в критике сталинских преступлений на наиболее болезненно воспринимаемый сталинистами сюжет — убийство Кирова, Хрущёв сказал: «Я и сейчас не верю, что к этому делу имеет отношение Зиновьев… После убийства С. М. Кирова сотни тысяч людей легли на плаху. Зачем это нужно было? Это и сейчас является загадкой, и нужно было бы разобраться. Но разве Молотов разберёт? Нет. Он дрожит перед этим, он боится даже намека по этому вопросу; Каганович в таком же положении» [1103]. Обращаясь к Молотову, Хрущёв заявлял, что «надо вернуться к этому делу (расследованию московских процессов и массовых репрессий 30-х годов.— В. Р.)… В историю этого периода надо внести ясность и показать Ваше лицо» [1104].

Однако в последующие годы, избавившись от своих главных оппонентов, Хрущёв не решился до конца разоблачить сталинские преступления. Факты, приведённые на июньском пленуме, не были обнародованы. Члены «антипартийной группы» не только не были привлечены к суду, но даже были оставлены в партии и получили хотя и третьеразрядные, но всё же руководящие должности.

Правда, была создана новая комиссия по расследованию сталинских преступлений. Импульсом к обнародованию некоторых её выводов послужило обращение в ЦК перед XXII съездом КПСС (1961 год) не угомонившегося Молотова, который обвинил авторов проекта новой Программы КПСС в её «немарксистском характере». Разгневанный этим Хрущёв дал зелёный свет оглашению на съезде некоторых фактов, приводившихся на июньском пленуме ЦК 1957 года. Однако он не решился обнародовать на съезде ни обстоятельства, связанные с убийством Кирова, ни факты, свидетельствовавшие о подлинном характере московских процессов.

Лишь в мемуарах, написанных в конце 60-х годов, Хрущёв признал, что Рыков, Бухарин и другие главные подсудимые московских процессов «заслуживают того, чтобы называться вождями». Тот факт, что в свою бытность первым секретарём ЦК он не довёл дело до пересмотра открытых процессов 30-х годов, он объяснял «двойственностью нашего поведения» и нажимом со стороны руководителей «братских компартий». «Мы опять боялись договорить до конца, хотя не вызывало никаких сомнений, что эти люди невиновны, что они были жертвами произвола. На открытых процессах присутствовали руководители братских компартий, которые потом свидетельствовали в своих странах справедливость приговоров. Мы не захотели дискредитировать их заявления и отложили реабилитацию Бухарина, Зиновьева, Рыкова, других товарищей на неопределённый срок. Думаю, что правильнее было договаривать до конца. Шила в мешке не утаишь!» [1105]

Половинчатость и непоследовательность в разоблачении преступлений сталинской клики явились одним из главных факторов загнивания постсталинистского политического режима, которое привело к его падению в начале 90-х годов.

Приложение II

Статистика жертв массовых репрессий

1.Мифы

На протяжении нескольких десятилетий советская и зарубежная общественность находились под влиянием статистических выкладок, в которых число репрессированных по политическим мотивам в СССР, как правило, завышалось на порядок. При этом кочевавшие из работы в работу статистические данные принадлежали не специалистам — статистикам или демографам, а дилетантам в этой области, умалчивавшим, какими источниками и какой методикой они руководствовались при проведении своих подсчётов.

Завышение численности жертв политических репрессий — явление, и ранее встречавшееся в истории. В повести «Турский священник» Бальзак писал: «Люди иронического склада ума, получили бы, вероятно, немалое удовольствие от тех странных рассуждений, в которые пускались аббат Бирото и мадемуазель Гамар… Кто не рассмеялся бы, слушая, как они утверждают, опираясь на поистине своеобразные доказательства… что более миллиона трёхсот тысяч человек погибло на эшафоте во время революций» [1106]. Персонажи Бальзака, однако, довольствовались обсуждением своих «доказательств» в приватных разговорах, а не тиражировали их на весь мир.

Не то было с современниками сталинских репрессий. Ошеломлённые их невиданным размахом, они публиковали придуманные ими цифры, выдавая их за достоверные. Так, в 1945 году А. Бармин утверждал, что в концентрационных лагерях СССР находится 12 миллионов человек [1107].

Подобные фантастические цифры фигурировали в самиздатовских или «тамиздатовских» произведениях, написанных в 50—60-е годы советскими авторами, особенно теми, кто сам прошёл через лагеря. Так, в романе «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровский писал как о чём-то само собой разумеющемся и не нуждающемся в доказательствах, что в 1937—1938 годах «по самым скромным подсчётам, число заключённых превысило десять миллионов» [1108].