Партия расстрелянных

Великая чистка представляла собой гигантское перераспределение позиций в социальной структуре общества и власти. Такое перераспределение обусловливалось прежде всего тем, что арест любого высокопоставленного работника своим следствием имел продвижение вверх не одного, а сразу нескольких человек. Вслед за замещением такого работника происходила быстрая передвижка по ступеням карьерной лестницы ряда лиц, последовательно занимавших высвобождаемые посты. А поскольку в обстановке снятия людей «слоями» этот процесс происходил в известной степени стихийно, многие одномоментно перепрыгивали через несколько ступеней, движение по которым в нормальных социальных условиях занимает годы. В итоге выдвиженцы 1937—1938 годов оказывались на таких должностях, о которых несколькими годами ранее не могли и мечтать. Поскольку же чаще всего это были молодые, политически неопытные и не склонные к глубоким размышлениям люди, они не могли не одобрять всего, что происходило в стране, и не возносить искреннюю хвалу Сталину, обеспечившему им действительно лучшую и весёлую жизнь.

Не меньшие сдвиги, чем в структуре распределения власти, происходили и в структуре распределения личной собственности. Этот процесс начался ещё в годы коллективизации, когда борьба с кулачеством была сведена не к урезанию кулацких накоплений посредством налоговой политики и других экономических мер, как это предлагала левая оппозиция, а к беспощадной экспроприации имущества семей, подогнанных под категорию «кулаков» или «подкулачников», и к их депортации в отдалённые районы страны. При этом производственное имущество раскулаченных передавалось колхозам (именно поэтому в официальной формуле речь шла о «сплошной коллективизации на основе ликвидации кулачества как класса»), а бытовое имущество (дома, одежда, домашний инвентарь и т. д.) отдавалось односельчанам.

В годы великой чистки процесс насильственного перераспределения собственности шёл более окольными путями. Приговор по 58 статье, как правило, заканчивался словами о конфискации всего имущества, принадлежавшего осуждённому. Такие массовые конфискации затрагивали чаще всего слои, наделённые статусными и материальными привилегиями и успевшими создать внушительные накопления.

Приводя опись имущества, конфискованного у его отца, А. В. Антонов-Овсеенко пишет, что в ней отсутствовали многие вещи, видимо, прикарманенные лицами, осуществлявшими конфискацию. «Могу засвидетельствовать,— со своего рода гордостью подчёркивает он,— что квартира отца нисколько не походила на изображённую в акте лавку нищего старьевщика». В опись не попали «подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, её беличья шуба, дорогие французские духи… и многое-многое другое» [693]. В 30-е годы такие вещи были достоянием лишь весьма узкого привилегированного слоя.

Трагедии семей, переброшенных из разряда привилегированных в разряд изгоев общества, сопутствовал выход на путь преуспевания новых «слуг народа». На смену снимаемым «слоями» партийным, советским, хозяйственным, военным, комсомольским кадрам приходили более молодые возрастные когорты, которым вместе с властью передавались и сопряжённые с ней материальные привилегии — от высоких окладов и персональных машин до просторных квартир и государственных дач. Излишне говорить о том, что́ означало всё это для людей, ещё недавно разделявших бедность и лишения, переживаемые основной частью населения страны.

Конфискованное имущество арестованных передавалось в казну, а некоторая его часть перераспределялась «законным путём» (через «спецторги») в пользу чинов НКВД, как бы подхлёстывая их заинтересованность в вакханалии большого террора. Значительная часть квартир репрессированных также передавалась сотрудникам НКВД. Помимо этого узаконенного мародёрства широко практиковалось и мародёрство нелегальное — присвоение вещей и ценностей прыткими исполнителями во время производства обысков.

Корыстную выгоду от репрессий извлекали не только гласные и негласные сотрудники НКВД, но и добровольные доносчики, использовавшие обстановку поиска «врагов народа» для сведения личных счётов, устранения соперников по службе, а то и для открытого вымогательства материальных благ. На XVIII съезде ВКП(б) рассказывалось о киевской учительнице Могилевской, которая не только клеветала на честных людей, но путём запугивания и шантажа вымогала деньги и путёвки на курорты у разных организаций. О руководителях, отказывавших ей в подобной «помощи», она писала доносы, объявляя их врагами народа [694].