Партия свободных ребят

— А что же, по-вашему, всех мужиков в пролетарии переделать? обижается Иван Кочетков.

— Зачем, давайте помечтаем, как сделать их господами.

— Господами-помещиками, ха-ха-ха! — смеется-заливается Иван.

И Данилка смеется, хотя не понимает над чем — разве господами быть плохо? Бабушка рассказывала, что господа жили ничего, подходяще.

— Ну конечно же, — вместе посмеявшись, говорит учительница, — беднякам надо стать настоящими господами над этими лугами, полями, лесами. И жить не в убогих хатках, а вот в этом дворце на холме, над рекой… Господа понимали толк в красоте, знали, где построить поместье.

Иван Кочетков, прищурившись, смотрит на барские развалины — здесь, недалеко от мельниц, когда-то стоял помещичий дом.

— Значит, зря его мужики сожгли?

— Конечно, напрасно. Надо было сохранить, улучшить, украсить, побросать свои убогие хатки да и поселиться всем селом в этом дворце! Коммуной!

— А ведь разместились бы, — улыбается Иван. — В доме-то было сорок комнат да две залы. Да во флигелях комнат двадцать… А что, вот бы отремонтировать! Но где ж такие средства?.. Ведь это уму непостижимо, сколько должно все стоить… Стекло. Железо. Цемент… Нет, Анна Ивановна, не жизненная эта мечта!

— А как бы хорошо — и детвора вся вместе… Тут бы и настоящее коллективное воспитание… И мне бы комнатка, вон там, в мезонине! Обожаю мезонины, знаете…

— А что ж, — говорит Иван, — если сильно захотеть… все возможно!

И долго они смотрят на барские развалины. На зияющие провалами окон каменные стены. На круглые колонны, тронутые дымом пожара. На статуи с отколотыми головами. На чаши бывших фонтанов, покрытые бурьяном.

— Жили-пожили тут господа действительно как в раю.

Все имели, чего только душа желала. Получали по потребностям, веселились по способностям, вот это счастье!

— Только это было счастье бездельников. И вот чем это кончилось! указала учительница на развалины. — А вот если бы такие же условия создать трудовым людям, не было бы этому счастью конца!

— И вам мезонин? — улыбается Иван.

— Согласна! — смеется Анна Ивановна.

На обратном пути идут мимо кладбища. Красиво оно возвышается над обрывом реки, окаймленное вековыми ивами и кудрявыми липами. Среди могил рябины растут.

Тихо тут, редко кто бывает.

Грустно разглядывает Анна Ивановна кресты над покойниками и говорит:

— Жалко мне всех, кто не дожил до свободы.

— И мне тоже, — говорит Иван, — только не всех. Вот посмотрите на эту могилу, того, кто здесь зарыт, мне не жалко.

Анна Ивановна посмотрела. И прочла надпись, высеченную на тяжелой каменной плите:

Здесь спит известный егерь,

Кулюшкин Родион.

Не потревожьте, люди,

Его блаженный сон!

— Интересная надпись, — сказала она, — видимо, его любили какие-то поэтические души? Почему же вам его не жалко? Чем вам насолил этот Кулюшкин?

— Да уж насолил. И не мне одному. Бывало, пойдем мы, ребятишки, в лес по грибы, девчонки по ягоды, так он застанет да кнутом так нахлещет, все рубашки иссечет.

Зверь был. Барский прихвостень. Ненавидел его народ.

Не помри он в самом начале революции, пришибли бы его осиновым колом…

— Отчего же он умер?

— Не знаю, меня здесь не было. Я за царя-батюшку воевал, а после революции за свободу. Без меня это дело было. Говорят, помер Родион от какой-то заразной болезни. Хоронили его помещики в закрытом гробу, чуть ли не ночью. И после этого сами исчезли, бежали от революционной бури в какие-то тихие заводи. Может быть, за границу…

— О, как таинственно! Может быть, в этой могиле скрыта какая-то тайна?

— А все может быть, — пожал плечами Иван. — В народе болтали, будто выходил из гроба Родион, бродил вокруг, как медведь-шатун. И сейчас еще иные матери детей стращают: тише, не плачь, а то Кулюшкин придет!

— Да, бывает и так, — сказала Анна Ивановна. — Хорошего человека народная память веками чтит, но и злого не забывает.

Так за разговорами прошли они сельское кладбище и вышли из-под темных деревьев на солнечные поляны. И загляделись на далекие просторы.

— Ах, как прекрасна жизнь! — воскликнула Анна Ивановна. — И так коротка. И как хочется прожить ее так, чтобы оставить по себе добрую память!

— Очень хочется, — отозвался Иван. — Да вот боишься, успеешь ли? Мне иной раз кажется, будто и дни слишком короткие и ночи слишком длинны.

Анна Ивановна засмеялась:

— И мне так кажется. И это очень хорошо!

Когда кулаку смешно

— Ну и выдумщица эта учительница! Ну и чудачка, ха-ха-ха, — веселился Никифор Салин. — Из-за одного батрачонка всю школу мне в полон отдала! Вон, посмотрите, как у меня пионеры корм коням несут, как у меня пионеры телят пасут!

Поглядели соседи — и верно. Сережка сено коням задает. Поить ведет. На другой день Степка телят выпасает.

А на третий — Иван свиньям картошки вареной из кухни несет.

— Да что они, в честь чего? — удивляется народ.

— А в счет образования Гараськи — дохлого карася.

Пока он в школе занимается, азы-буки учит, они за него отдежуривают. Должность его батрацкую справляют, — говорит Никишка и снова: — Ха-ха-ха!

— Ну и как, стараются?