Партия в преферанс

- Слышали, у Веры Пчелкиной мать умерла? - спросила она.

- Да, - горестно кивнула баба Дарья. - Все там будет. Отмучилась Люба. Рак у неё был. Матрена из Степаников, она им родней приходится, на поминках была. Сама Матрена-то тоже едва живая, но пыхтит еще. Катька Доронькина, говорят, напилась, на поминках чуть ли не песни пела. Стыд-то какой! Водку как хороший мужик хлещет. Она тоже с этим твоим одно время схлестнулась.

- А сейчас? - спросила Ксения.

- Сейчас не знаю, а врать не буду. С женой своей Галиной он никогда не разведется. Батька не даст. Так и будут тебя на весь поселок славить. Говорю тебе, девка, не вяжись ты с этим кобелем, - опять повторила бабка Дарья.

А Ленька Сыч, выйдя из здания почты, крепко задумался. Значит, этот парень, приезжий, звонил Доронькину. А вчера в одном автобусе с ним ехал Першин. Он его сразу узнал. Першинская порода, ни с кем не спутаешь. Глазищи голубые, ресницы, как у девки. Красивый был парень, да и сейчас ничего, только больно худой. Ленька завидовал ему в детстве, все девчонки глаз с него не сводили, такой красавчик был. А потом случилась какая-то история, заболел он, что ли?

Ленька, грузно шагавший по тропинке, которая начиналась сразу за почтой, остановился. Ничего себе - заболел! Клад он копал, пименовский клад! Отец ведь тогда ему рассказывал, как он мог забыть? Подожди, подожки...

Он даже рот открыл и уставился на проходящих мимо молоденьких девчонок, щеголявших в коротеньких юбочках.

Девчонки, обходя застывшего милиционера, на всякий случай дружно поздоровались:

- Здрассте, дядь Леня!

Сыч непонимающе уставился на них.

Девчонки, чинно пройдя несколько шагов, одновременно прыснули и бросились бежать, решив, что он выпил лишнего.

А Сыч продолжал столбом торчать на дороге. Выходит, и Колька Першин, и приятель Доронькина неспроста сюда явились?.. Это что же получается...

Развернувшись всем корпусом, Леонид быстро, насколько позволяла комплекция, зашагал к дому отца.

Старого Сыча он не видел несколько дней. Отец был на него сердит, и поводов для этого имелось достаточно. От Галины гуляет, раз, пьет, два, отца уважать перестал, три. Были, были у Егора Сыча причины, чтобы сердиться на сына.

Леонид одернул китель и помрачнел. И чего батька лается, чего не хватает? Пьет много, так ведь кто сейчас не пьет... Не на свои гуляет, должность позволяет.

- Должность, - орал отец. - Турнут тебя, дурака, с этой должности не сегодня, так завтра. К кому тогда прибежишь? Самогонку жрать - большого ума не нужно.

- Живу не чуже других.

- Лучше, лучше других надо жить. Каждый день пьяный, каждый Божий день. Донесут начальству.

- Я сам себе начальник, старший участковый. У меня в подчинении двое.

- Сам, - сплюнул отец. - Вот погоди, начнут бабы жалобы на тебя строчить, тогда завоешь. Турнут. Думаешь на твое место других не найдется? Как бы не так.

- Да ладно тебе, - отмахивался Леонид.

- А бабы? - не унимался Сыч. - Всех баб перещупал. Мне уже глаза колят.

- Что бабы-то? Кто не без греха.

- Гулял бы с разведенками, так нет, на замужних тянет. Кого в коровнике на сене застукали, меня, что ли? Как кобель за молодыми бабенками таскаешься, а у самого дочка невеста.

Ленька возмутился.

- Ладно, батя, вспомни, сколько сам грешил да сколько мать слез пролила. Я мальчишка был, а до сих пор перед глазами стоит, как ты на неё с вилами набросился, когда слово поперек сказала. Может, потому и умерла раньше времени. В тебя я, батя, такой кобель уродился.

Как раненый медведь заревел Сыч.

- Во-он! Вон отсюда, и чтобы я тебя... Сын, которого выростил, на ноги поставил, меня попрекает! Мать болела много, вот и умерла раньше времени, работа в крестьянском хозяйстве тяжелая. Не тебе меня судить.

Поговорили, называется...

Сейчас, вспомнив об этом, Леонид скривился. Зря на него родитель нападает. Он, конечно, его выростил, и дом новый помог построить. Не дом - домину. Обставлял хоромы сам Леонид.

Отец сказал тогда:

- На мебеля сами скопите, а то жить не интересно будет.

Сами... Тяжело самим-то было. Ленька злился, куда папаша деньгу копит. Прессует он их, что ли? Сначала боялся, что женится на молодухе. Хоть и в возрасте, дедом давно стал, да крепкий, как пень. Ведет правильный образ жизни, лишнего не пьет, на земле трудится, а это тоже силы прибавляет. Но нет, отец жениться и не помышлял. Ленька прямо у него спросил об этом.

Старый Сыч изумился:

- Я из ума ещё не выжил.

Егора Сычева все жадным считали, ничего мимо себя не пропустит. Ленька знать не знал, сколько у него денег, таился отец от сына. Когда внезапно грянула павловская денежная реформа, вот тогда все и прояснилось.

Старик прибежал, как сумасшедший, лица на нем не было.

- Пятидесятирублевые купюры, говорят, срочно меняют. По списку. Ограниченно.

Он дышал, как загнанный волк.

- А тебе какая печаль? - отозвался Леонид, спокойно попивая чаек. - Я у тебя в долг недавно просил, ты сказал, денег нет.

- Дурак, - взвыл Егор. - У меня все сбережения в пятидесятирублевых купюрах.