Партия жертвы

В вечернем классе для «отбросов», где я должна быть идеальной, я нервничаю до трясучки. Знаю, что это заметно. Вижу в зеркалах напряжение собственных мышц, а вот движений не вижу. Я танцую, но движения теряются за усилиями, за натугой. Это не танец – жалкое подобие. Виктор молчит. Ходит мимо, поджав губы. Не просит повторить. Ничего не просит повторить!

Плие. Обычное плие. Я его не чувствую. Впервые в жизни не чувствую. Просто сажусь, просто сгибаю ноги – это не танец. Завтра день отдыха. А послезавтра с утра в Мариинке. Первый прогон. После обеда второй. Вечером – спектакль.

Я жду, чтобы этот класс поскорее закончился. Она тоже ждёт. Её батман вырос за эту неделю так, как у некоторых не вырастает и за год. Как? Что за ведьма поколдовала над ней? Где было всё это, когда она вошла сюда две недели назад? Если бы я знала с самого начала… Как на неё орал раньше Виктор – это же песня была! Я слушала не музыку тогда – у его криков свой ритм – жёсткий, сильный. Я танцевала в нём. В нём были мои силы.

Она тоже ждёт окончания класса, потому что знает, что вчера танцевала прекрасно. Знает и о скандале с Кариной. Наверняка читает всё, что пишут обо мне. А может, зарегистрировала анонимный аккаунт и тоже строчит гадости… Всё для того, чтобы меня сняли с главной партии.

Но это же не просто постановка! Это «вечер, когда прошлое балета встретится с его будущим». Будущее – это мы. Прошлое – те, кто будет в зале. Списанные много лет назад балерины притащатся в театр, сжимая контрамарки в трясущихся руках! Половина из них давно уже ничего не видят и не слышат. Вторая половина плюс к этому ещё и ничего не соображает. Они не читают инсту. Не знают, кто, кому и что подстроил. Кто получил травму, а кто – роль. Им плевать.

Они придут в надежде увидеть новое Воплощение Искусства. Они всю жизнь мечтали испытать это невероятное чувство – ты в главной партии на сцене Мариинского. Никому из них даже близко не светило такое. Никогда. Но в танце Воплощения можно это испытать. Так, как будто ты сам танцуешь. Как будто это твои мышцы напряжены до дрожи. Как будто это твоя кожа потеет. Как будто это ты дышишь в такт звукам оркестра, и Искусство живёт в тебе. Ты танцуешь, и пока это происходит, оно живо. Твоими шагами, пируэтами, позами оно живёт. Оно погибнет с твоим финальным поклоном. Но пока оно живо… Пока оно живо – это наслаждение.

Они не читают инсту и не знают, что меня поливают грязью. Они и айфон-то включить не смогут! Какие там комментарии, какие хештеги! Никто из них не в курсе скандала. Зачем тогда заменять меня?

Да даже если бы и знали. Если бы весь мир знал о том, что обо мне говорят, – что с того? Они – эти престарелые балерины – разве не поджигали чужие пачки? Разве не вставляли иглы в корону Королевы лебедей? Не макали пуанты в унитаз? Не кромсали ножницами купальники, гетры? Неужели в академии русского балета Карина стала первой, кто потерял всё по чужой вине?

Никто из них не может судить меня. Никто не знает, что на самом деле случилось.

Это Лера натёрла пол. Эта идиотка не от мира сего.

Ах да. Я знала об этом, но ничего не сказала Карине. Видела, как она натирала пуанты и понимала, что танцевать в наканифоленных пуантах на наканифоленном паркете – это стопроцентное падение. Но я ничего не сказала ей.

И правильно сделала. Потому что Карина достала меня своим вечным желанием выпендриться. И пуанты у неё из Италии по индивидуальному заказу. И пачка из Парижа. И даже ногти на ногах фиолетовым лаком в цвет синяков она не сама себе красит. У неё педикюр. В лучшем салоне. Там перемажут так, что кровоподтёков не видно. Процент бесячести – сто.

А на этих фотках… ну просто упасть не встать! Одна нога в гипсе, а другая босая – я глазам своим не поверила: отфотошопили так, чтобы у неё пальцы сросшимися выглядели. Мол, перепонки у неё, как у лебедя! Это она на свою «нездешность» намекает. И инста забурлила: «А правда, что у Макаровой сросшиеся пальцы на ногах?», «Что это – неужели родилась с такими?», «Танцевать, наверное, удобнее – опора лучше!», «Она не человек – Воплощение, кто ещё сомневается?».

Нет у неё никаких сросшихся пальцев. Нет никаких перепонок и не может быть.

Ну как не радоваться, что она упала? Как жалеть её?

Наконец садимся в финальные плие. Ещё не стихли отзвуки последней музыкальной фразы, когда я срываюсь с места и лечу в душ.

Ну, откуда эти слёзы? Я забилась в угол в душевой. Сжалась в комок. Реву и хочется выть. Плевать на всех и на всё: на Карину, на фотки, на эти комментарии! Мне только роль нужна! Это моя роль! Моя! Моя! Моя!

У меня в руках лезвие для подрезания пуантов. Откуда? Зачем я взяла его в душ? Я жду, когда она войдёт. Ха-ха-ха! Нежно-розовая вода потечёт по кафелю. По серому растрескавшемуся кафелю потечёт сначала нежно-розовая, а потом ярко-алая вода. Я дождусь этого оттенка, чтобы быть уверенной, что всё, а потом уйду.