Партизанки

Помнится, подумалось мне тогда: жить бы этим славным и скромным женщинам под мирным небом, растить детей своих, беречь и охранять их покой, семейный уют. И, глядя в их радостные лица, видя их счастливые глаза, мне как-то особенно сильно захотелось сказать этим замечательным отважным женщинам что-нибудь доброе и сердечное, ободрить их ласковым и теплым словом! Не то было время, не та обстановка…

— Ну что ж, докладывайте, — по-военному коротко приказал я.

После памятной операции с доставкой патронов Анна Проходская и Ольга Круглова были официально зачислены в наш молодежный отряд. Они стали его полноправными бойцами, разведчицами. И с этого дня группа антифашистов, созданная и руководимая Анной, еще более активизировала свои действия. Регулярно велась ближняя разведка, о положении и о намерениях оккупационного гарнизона в Заволочицах через связного Ииканора Кудельку и его дочь немедленно сообщалось в отряд. Целыми партиями передавались в лес к партизанам оружие и боеприпасы, собранные в местах прошедших боев и до поры до времени хранимые в надежных тайниках. Постоянно распространялись листовки, прокламации и сводки Совинформбюро. Вскоре появились на боевом счету группы и диверсионные дела: была сожжена вражеская конюшня, немного спустя — склад боеприпасов.

В тот ноябрьский вечер, когда состоялось наше знакомство, Аня и Оля пришли с важными новостями: в расположенное неподалеку от Заволочиц село Симоновичи прибыла крупная воинская часть гитлеровцев. На вооружении ее были минометы и несколько полевых орудий. Готовилось что-то серьезное. Но что именно — еще предстояло уточнить: в Симоновичах у нас тоже были верные люди — разведчики-связные.

Докладывала Анна спокойно, ясно и без липших слов.

Рассказала она и о жизни родного поселка, жизни, конечно, безрадостной, тяжелой, опоганенной оккупантами.

— Люди не хотят, не могут жить больше под врагом.

Многие приходят и спрашивают напрямик: как найти партизан? Все стремятся в лес, в отряд — и старые и молодые!

— К кому приходят? У кого спрашивают? — не понял и насторожился я. — У вас?

— Да, у меня.

— Что же, стало быть, все знают о ваших связях с нами?

— По крайней мере, догадываются, — улыбнулась в ответ Анна.

— Плохо! — Меня удивила и даже раздосадовала безмятежная и спокойная улыбка Проходской. — Это же очень плохо, разве вы не понимаете?

— Все понимаю, товарищ комиссар!

И лицо ее вновь стало строгим: горячо и убежденно она заговорила о своих односельчанах, о сплоченности рабочих и служащих совхоза, об их жгучей ненависти к врагу, непримиримости к оккупантам, о преданности Советской власти.

— Так что предательство исключено, можете не сомневаться! — твердо заверила женщина.

— Мы тебе верим, Аня! Но все-таки просим — будь осторожна. Не забывай никогда, что ты не только разведчица, руководитель подпольной группы, но еще и мать. Береги себя!

Возвращаться в Заволочицы глубокой ночью было для разведчиц слишком рискованно: очень просто нарваться на фашистских патрулей. Было решено отправить их в поселок утром. Долгая осенняя ночь пролетела незаметно, о сне никто и не думал. В полной темноте лишь изредка вспыхивали при затяжках огоньки самокруток. Анна и Ольга жадно и нетерпеливо расспрашивали нас обо всем. Что нового слышно на фронте? Как Москва? Ленинград? Их интересовало буквально все. Как живет и какой вклад в борьбу с врагом вносит тыл страны? Как складывается обстановка на различных участках огромного фронта? Скоро ли придет освобождение?..

Мы поделились с разведчицами всем, что знали, подробно рассказали о партизанских делах в зоне осиповичского «треугольника», о действиях нашего отряда в последние месяцы. Лиц наших слушательниц не было видно, однако не трудно было почувствовать, догадаться, с каким жадным вниманием они ловят буквально каждое наше слово.

Прощались мы уже на рассвете так, словно знакомы были не каких-нибудь несколько часов, а, по крайней мере, несколько лет. Такое возможно лишь на войне. Здесь каждая минута жизни ценится во сто крат выше, чем в мирное время: ведь завтра ее может не быть.

— До скорой встречи! — помахав нам на прощание рукой, улыбнулась тепло и чуть грустно Аня.

Сани тронулись, заскрипел под полозьями снег.

И еще долго стояли мы на лесной дороге, молча глядя вслед исчезающим вдали розвальням…

* * *

— Ольга, хальт!..

Гитлеровский солдат, хорошо знавший и Олю Круглову, и Анну, — из постовых, что охраняли склад, — стоял посреди дороги, широко раскинув в стороны руки и преграждая женщине путь. Он был пьян. Но невесело, мрачно пьян.

— Хальт!

Схватив Ольгу повыше локтя и дыша ей в лицо смрадным самогонным перегаром, солдат произнес всего две короткие фразы. Однако они были настолько ошеломляющими, неожиданными, что Круглова похолодела.

— Анна — партизан! Морген капут Анна…

На мгновение оторопев, Ольга пришла наконец в себя и энергично оттолкнула гитлеровца:

— Что мелешь? Спьяну почудилось, что все здесь партизаны…