Партизанская богородица

По ней, оступаясь на скользкой гальке, брели гуськом усталые люди. У каждого через плечо холщовая лямка. Черной струной натянулась свитая из конского волоса бечева. Тяжело поднимать по быстрому Илиму, против воды, пятисаженную груженую завозню. По своей воле кто пошел бы на такую каторгу — хоть озолоти...

Капитан Рубцов проснулся в отличном расположении духа.

Певуче журчала вода за бортом. Ярко светило солнце...

Из ящиков и мешков с провиантом Барсуков соорудил на носу завозни славную каютку, которая понравилась даже Сонечке. Ночь прошла не скучно. Ей-богу, выступая в поход, даже и мысли не было, что карательная экспедиция может оказаться столь пикантной. Рыжебородый лавочник подал великолепную идею. Что значит вовремя нагнать страху!..

Капитан улыбнулся, вспомнив, как подгибались ноги у Хрисанфа Дмитрича. когда он выполз из строя односельчан навстречу неизвестности.

Только так с этим мужичьем! Ошибка доморощенного губернатора господина Яковлева, да и самого Верховного, — интеллигентский либерализм, попросту говоря, мягкотелое слюнтяйство. На войне, как на воине! Кто больнее бьет, того больше боятся и больше чтут. Генерал Розанов в соседней Красноярской губернии выжигает начисто мятежные села. Только так!

И капитан даже испытывал нечто похожее на угрызение совести, что не спалил в селе Перфильеве ни одной избы. Тоже размяк... Женщины портят характер...

Скосив глаза, капитан взглянул на разметавшуюся во сне Сонечку. Пухлые ее губки были приоткрыты, и на хорошеньком личике угнездилось выражение счастливой усталости.

Нет, на Сонечку грех обижаться. Она была на высоте во всех отношениях. И очень кстати, что она из Нижне-Илимска. Приедет в родительский дом, можно там ее и оставить. Единственное, что не понравилось ему в Сонечке, это возглас, с которым она кинулась в его объятия: «Твоя на всю жизнь!» Это уж чересчур. Для жены она слишком... экспансивна. И вообще боевому офицеру жена нужна, как щуке зонтик... На наш век чужих жен хватит... Найдутся и в Нижне-Илимске...

Разрешив успешно все этические проблемы, можно было вернуться к текущим делам службы.

Пока капитан совершал утренний туалет, фельдфебель Барсуков закончил утренний доклад.

Происшествий никаких не было. Солдаты накормлены. Завтрак господину капитану готов.

Солдаты наблюдали, как их командир, фыркая и покрякивая, с наслаждением подставлял разогретое и разнеженное сном тело под струю холодной воды, которой старательно поливал его ладные крутые плечи денщик — верткий, плутоватый с виду Тимошка Сбитнев — и вполголоса обменивались своими соображениями:

— Ублаготворил себя, теперь, как гусь, отряхивается!

— Завидно, Кеха?

— Кеху допустить, он бы весь день пролежал, не оторвался!

— Лодка маловата, а то бы взять на каждого по девке...

— Хоть бы на троих одну!

— А в Перфильеве девки хороши!

— И бабы!..

И разговор вернулся к событиям вчерашней ночи, когда после порки мужиков солдаты попытались мириться с их женами и дочерьми.

— Сколько прошли по Илиму? — спросил капитан, аккуратно застегивая все пуговицы френча.

— Верст семь, а то и восемь, — ответил Барсуков.

Капитан нахмурился.

— Неделю проползем до Нижне-Илимска.

Барсуков хотел сказать, что ветер в зад, эдаким манером можно и неделю, но не решился.

— Плетутся нога за ногу, — сказал он и сплюнул за борт.

Капитан с минуту смотрел на тяжело бредущих в упряжке мужиков. Нехорошо усмехнулся.

— Винтовку!

Фельдфебель подал.

— Слушай команду! — зычно крикнул капитан и протяжно, по-кавалерийски: — Ры-ысью ма-арш!

Мужики оглянулись, но ни один даже не пытался побежать.

Капитан выругался сквозь зубы, положил ствол на штабель мешков, служивший стеной каюты, и прицелился. Впереди, саженях в тридцати от лодки, у самой воды лежал крупный гранитный валун. Когда головной поравнялся с камнем, капитан спустил курок.

От валуна брызнули осколки. Выстрел раскатился гулким эхом в окрестных распадках.

Капитан закричал свирепо:

— Рысью ма-арш!

Мужики, начиная с головного, перешли на бег, старательно взметывая ноги. Бечева натянулась сильнее, и звонче зачуржала бегущая вдоль бортов вода.

— То-то! — сказал капитан, возвращая винтовку Барсукову.

— Гавриил Александрович! — простонала Сонечка.

Капитан проворно перебрался в каюту.

— Гавриил Александрович! — томно протянула Сонечка. — Вы меня так напугали...

— На войне, как на войне, дорогая.

— Вы совсем меня не любите...

— Напротив. Как могу, стараюсь быстрее доставить вас под родительский кров.

— Совсем, совсем не любите, — еще жалобнее повторила Сонечка.

Капитан нагнулся к ней и постарался уверить ее в обратном.

7

Сходку никто не скликал.

Едва завозня с солдатами скрылась за горбатым, далеко выдавшимся в Ангару мысом, к церкви, на место вчерашней экзекуции, стал собираться народ.

Одним из первых пришел Петруха Перфильев.

Он едва ли не единственный в селе не явился вчера на площадь и потому не подвергся ни порке, ни стыдному страху.