Партизанская богородица

— Видела. Хотела сюда бегчи, я сказала, зайдешь ты, Сергей.

— Уж придется малость задержаться, — нерешительно, почти виновато произнес Сергей. — Да я быстро.

— Иди, чего ты! Нешто не понимаем... — сказал Семен Денисыч.

2

Лиза словом не попрекнула Сергея.

Кинулась, молча прижала голову к его груди. И словно обмерла. И только немые ее слезы, напитав рубаху, прожгли ему грудь...

— Вот видишь, все хорошо... — говорил он и гладил ее по голове, — теперь я и вовсе близко от вас буду...

Но она как будто ничего не слышала и не понимала и лишь все крепче прижималась к нему всем своим исхудавшим от болезни и тоски телом...

Он сказал несмело:

— Кузька-то как? — взглянуть бы на него....

И тогда, осознав сразу всю жестокую кратость свидания, она отшатнулась от него.

— Каменный ты, Сергей!

— Где Кузька? — спросил он, понимая, что любые слова утешения и оправдания бессильны.

Лиза взяла его за руку и подвела к постели.

Кузька лежал ничком, уткнувшись в тощую подушку, подложив руку под взлохмаченную кудрявую головенку.

Сергей осторожно взял его на руки.

Кузька, не просыпаясь, обхватил руками шею отца.

Сергей стоял молча, прислушиваясь к ровному дыханию сына, чувствуя руками и грудью разогретое сном теплое тело мальчика. И не было сил разнять эти ручонки, доверчиво обвившие ему шею...

Наконец решился. Положил бережно на постель, укрыл дерюжным одеяльцем.

— Теперь когда же?..

— Ничего не скажу, Лиза... — признался Сергей, — не хочу обманывать напоследок... В бугровском отряде будем, пока недалеко... А как оно дальше обернется, кто знает... Будет случай, пошлю весточку...

Лиза вздохнула.

— Разве что весточку...

Сергей шагнул к ней, обнял. Она не шевельнулась, не отозвалась на его ласку.

— Ты пойми, Лизанька, по-другому нельзя. Не такое время, чтобы о себе только думать.

— Ты и об нас не думаешь.

— Вы и я — это одно, свое... Нельзя сейчас только о своем. Да и нам не все едино, какая впереди жизнь будет. А кто для нас ее хорошую припасет?..

— Иди... ждут тебя, — сказала Лиза.

— Береги Кузьку.

— Иди, иди...

Она как будто уже и торопила его...

Но едва закрылась за ним дверь, свалилась на лавку и заплакала в голос.

— Не убивайся ты!.. Али слезами поможешь?.. — сказала из-за перегородки до того молчавшая жена Кузьмы Прокопьича Василиса.

Лиза отозвалась со злой горечью:

— Тебе что убиваться! Твой дома.

— Не к месту попрекаешь, Лиза, — без обиды возразила Василиса. — Кузьма у партизан и перевозчик, и дозорный, и связной. Неровен час, вернутся беляки, его первого кончат... Да что я тебе говорю, вроде ты сама не знаешь...

— Эко ты проворно, — сказал Семен Денисыч Сергею, — мы еще и докурить не поспели.

Сергей улыбнулся невинному обману старика. Ни у кого в руках не было цигарки. Все наготове, ждали его.

Теперь, когда знали, что белых в деревне нет, ни к чему было таиться. Вдоль плетня добрались до первого проулка и по нему вышли на улицу. Деревня вся обстроилась по обе стороны ее. Для второй улицы места не было: слева крутой подъем, справа берег реки.

Улица продолжалась малоезженой, заросшей травою дорогой. За неширокой полоской кочковатого луга текла река. В ровный гул вплетался плеск отдельных струй, дробившихся на прибрежных валунах, открылках порога.

Шли молча, ходким шагом.

Впереди, упираясь вершиной в низкое ночное небо, проступила темная громада скалы. Дорога, ставшая каменистой тропой, прижалась к ее подножию.

Под ногами захрустела галька. Прошли еще сотни три шагов, и скала рассеклась узким распадком, по которому журча сбегал ручей.

В свете костра увидели двухскатный шалаш.

Высокий плечистый человек, стоявший возле костра, услышав шаги, обернулся и окликнул их.

— Свои, Кузьма Прокопьич! — ответил Корнюха.

— Коли свои, милости просим! — радушно и спокойно пригласил Воронов.

Корнюха подошел к нему первый, поздоровался за руку и рядом с Вороновым словно стал ниже ростом. Кузьма Прокопьич был на полголовы выше и соответственно шире в плечах. Окладистая курчавая черная борода не то чтобы старила его, но придавала красивому энергичному с крупным прямым носом лицу строгую значительность.

— «Мне без бороды нельзя, — говорил сам Воронов, — молодому лоцману кто судно доверит?» Но, конечно, не бородой заслужил Кузьма Прокопьич славу лучшего на порогах лоцмана.

— Своих-то видел? — спросил Кузьма Прокопьич Сергея, когда после взаимных приветствий все уселись у костра.

— Видел.

— Что ж не заночевали в деревне?

— Тебя побоялись упустить.

— Шибко нужен?

— На ту сторону перебраться надо.

— Свет на мне клином сошелся, — усмехнулся Воронов. — Наша деревня рекой кормится, в каждом дворе лодку найдешь.

— Поостереглись к кому попало соваться.

— Это правильно, — согласился Кузьма Прокопьич, — нонче бывает, и брат брата не поймет. Да вас вон сколько. Любого уговорите.

Сергей улыбнулся.

— Опасались, как бы нас кто не уговорил.

— Белым духом у нас давно не пахнет, — сказал Воронов. — Как Бугров подошел, беляки все стянулись к острогу. Надо быть по всему, там и будет дело.

— Вот к Бугрову и торопимся.

— Утром перевезу, — коротко сказал Воронов.

— Спасибо, Кузьма Прокопьич!