Читаем Партизанская богородица полностью

— Надо быть. Окромя, грамотеев-то у нас...

— ...Вепреву, стало быть, мало власти над своим отрядом, хочет краевым съездом командовать! — продолжал раскалять атмосферу Митрофан Рудых.

— Обман! Провокация! — вопил Васька Ершов. — Зажимают комиссары...

— Зачем тогда собирали представителев, ежели им доверия нету? — сказал сидевший неподалеку от Брумиса высокий худощавый мужик с резко выдающимися скулами на темном задубелом лице.

Сказал негромко, но с обидой и горечью, и это произвело на Брумиса тем более сильное впечатление, что до того скуластый худощавый мужик ни разу не раскрыл рта, а только внимательно, временами настороженно вслушивался в кипящие вокруг него споры.

— ...Съезд наш, как представляющий всю массу трудового населения края, есть высшая власть! — продолжал вещать ободренный поддержкой Митрофан Рудых. — Военная власть должна подчиняться гражданской, а не наоборот. И выбранный съездом краевой Совет будет осуществлять всю полноту власти!

— Да разве такому Совету можно доверить власть? — сказал Красноштанов Брумису и Набатову. — Всю полноту власти?

— А мы с тобой на что? — возразил Сергей.

— Ты прав, Сергей! — сказал Брумис. — Всю. Именно всю! Иначе незачем было огород городить. А чтобы была власть, какая надо, это наша забота и наша обязанность добиться, чтобы было, как надо.

Но, говоря так, Брумис с трудом подавил в себе горькую усмешку, вызванную мыслью, что приходится блокироваться с явно не заслуживающим политического доверия Митрофаном Рудых... Но иначе нельзя. Краевой Совет только тогда сможет выполнить свою задачу, собрать в кулак все революционные силы, если будет — не на словах, а на деле — обладать всей полнотой власти.

Когда Брумис вышел к столу, Васька Ершов кинул:

— Сейчас комиссар наведет тень на ясный день!

— Тебе от того темнее не станет. Ты ведь слепой. — В голосе Брумиса не было ни горячности, ни гнева, и это озадачило Ваську Ершова, выбило почву из-под его ног. — Кидаешься без разбору то на чужих, а чаще на своих. Почему тревожатся бойцы отряда товарища Вепрева? Они сейчас, пока мы с тобой разговорами занимаемся, бьются насмерть с бандой карателя Рубцова! Им нужен надежный тыл. Потому и тревожатся. Они ведь не знают всех, кто собрался на съезд. А мы знаем. Друг друга проверили. И верим друг другу. Имеем право сказать нашим славным бойцам: «Будьте в надежде, дорогие товарищи революционные бойцы! Съезд твердо стоит на платформе Советской власти!» Поэтому предлагаю, независимо от постановления военсовета отряда Вепрева, выработать положение о краевом Совете и избрать краевой Совет, которому передать всю полноту власти.

Все делегаты волостей шумно выразили свое одобрение.

Даже молчаливый скуластый мужик высказал свое мнение:

— Вот это правильно. По справедливости, значит!

Никодим Липатов ткнул в бок Петруху Перфильева.

— Ты чего молчишь! Похерят наше постановление. Латыш подсевает и нашим и вашим.

— Нет, паря, — возразил Петруха. — Этот мужик зря не скажет. Стало быть, так надо. Он башковитее нас с тобой.

— То-то, башковитей!.. Сдрейфил перед кулацким прихвостнем!

— Этот не сдрейфит! Он, хочешь знать, на моих глазах со смертью за ручку здоровался. Ты меня на его не натравливай.

Предложение Брумиса поставили на голосование и приняли единогласно. На этом закончился первый день работы съезда.


Поднявшись к себе наверх, Брумис сел к столу набрасывать проект положения о краевом Совете. Красноштанов, по просьбе Брумиса, пошел поговорить с крестьянскими делегатами и подготовить их к завтрашнему заседанию.

Сергей, чтобы не мешать товарищу, спустился по лесенке на выходящее во двор крылечко и присел там. Закурил, но что-то табак показался ему горек. Цигарка, исходя сизым дымком, прогорела, а он забыл о ней, углубясь в свои думы.

Надо бы письмо написать в Вороновку. Не знают Лиза и Кузька, где он, случись нужда, и сообщить некуда... Может, Палашка отписала ей... да нет, не больно охотница она письма писать... Написать не штука, отослать как? Какая почта в теперешнее смутное время?.. Брумис говорит: установим власть, наведем во всем порядок, и почта будет ходить, и ребятишки в школе учиться... Кузька второй год без школы. Самое время науку постигать. Парнишка смышленый... недаром этот старик инженер, что реку промеряет, приметил его... В отряд бы хоть съездить, там, может, есть какая весточка...

— Скучаете? — певуче произнесла Сонечка, неслышно подошедшая сзади.

— Скучать некогда, на службе, — безразлично ответил Сергей.

Сонечка аккуратно рассмеялась.

— Я наблюдала за вами из окна. У вас папироса в руке вся сгорела, а вы даже позабыли про нее. Значит, размечтались.

Сергей посмотрел на погасший окурок в руке, швырнул его в сторону.

— Отчего вы такой, не по годам ужасно серьезный? — допытывалась Сонечка.

— Что же мне, плясать в одиночку?

— И сердитый... Нет, вы просто сосредоточенный. Вы, наверно, книжки читать любите? — она уселась рядом с ним. — У меня много интересных. Пойдемте, я вам покажу. Выберете, какая понравится.

— Спасибо. Пока не требуется.

Перейти на страницу:

Все книги серии Далеко в стране иркутской

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее