Партизанская богородица

Но злости уже не было. Кровь молотками стучала в голову. Чуть не заплакала от обиды на себя. А на него прошла обида... Не хватало. может, одного ласкового слова...

Но он сказал грубо, с издевкой:

— Надоело лизаться попусту! Ребята засмеяли...

Ребята засмеяли! Вот что!.. Словно в душу плюнул. Похвалиться тебе надо моим позором!..

— Уходи! Сейчас уходи, а то ударю!..

Засмеялся. Потом сказал с угрозой:

— Пожалеешь. Покрасивей тебя девки есть. И подобрее...

Уже размахнулась, чтобы хлестнуть его по хмельной роже...

Опять хлопнула дверь, и с порога закричал Корнюха:

— Палаша!

Кинулся за печку, увидел ее в одной рубашке и Саньку рядом...

— Кому что! Женихаешься тут, а братана убили!

Никогда от него грубого слова не слышала, а тут...

И сама не поняла, как вырвалось:

— Спасибо! Порадовал!

И упала на лавку, заревела в голос.

2

Палашка сама напросилась.

Утром пришла к Бугрову. Тот поднял хмурое лицо.

— Отпустите меня из отряда, Николай Михалыч.

Бугров хотел сказать, что на людях, среди его боевых товарищей, легче ей переболеть свое горе, но, посмотрев на нее, передумал. Может, здесь, где все напоминает о последних его днях, вдвое тяжелее... Да и все равно в Вороновку надо посылать кого. Пусть там от родного человека узнают...

Кивнул Палашке.

— Хорошо. Обожди малость. Велю запречь лошадь. Отвезем тебя в Вороновку.

— Я не в Вороновку, — сказала Палашка тихо. — К Демиду Евстигнеевичу в отряд пойду.

Бугров в недоумении насупил густые брови.

— Непонятно. Какая нужда с одного отряда в другой?

Палашка вздохнула.

— Может, там винтовку дадут заместо половника. Не могу я, Николай Михалыч, больше так...

Бугров машинально потянулся за кисетом.

— Ты это, девка, всерьез?

— Приходила ведь я к вам, Николай Михалыч.

Бугров снова, на этот раз особо, пристально и пытливо, всмотрелся в ее опухшие глаза.

— Ежели так, ни к чему уходить тебе. Найдется тебе и здесь дело, Ежели не сробеешь.

— Не сробею, Николай Михалыч.

— Поди тогда поспи...

Палашка грустно усмехнулась.

— ...ну, словом, отдохни. Нелегкое дело впереди. После обеда придешь ко мне.

Отпустив Палашку, Бугров долго сидел в глубоком раздумье.

Не поторопился ли он, решившись послать ее?.. Прямо сказать, зверю в логово... Девка, видать, не робкого десятка, но в таком деле не только смелость нужна. Сноровки-то нет... Всю жизнь потом корить себя будешь... Опять же девке такое дело исполнить сподручнее...

Накормив бойцов обедом (может, последний раз кормлю!..), Палашка пришла к командиру отряда.

— Покличь мне Перевалова и сама с ним приходи!

Вовсе не хотелось встречаться сейчас с Санькой, но Палашка уже поняла, какое дело собираются ей поручить. А Санька — командир взвода разведчиков. Без него в этом деле не обойтись.

Бугров был еще более мрачен, нежели утром.

— Скажу тебе прямо, девка, сам против свово сердца иду. Не бабье это дело. Хоть ты ничего не сделаешь, только живая вернешься — словом не попрекну. А ежели не так выйдет, вовек не прощу... ни себе, ни тебе. Опять же знай. Выполнишь задание, многим нашим бойцам жизнь сохранишь. А им, сволочам, мы устроим поминки по Сергею Набатову!.. Теперь слушай...

Он обстоятельно объяснил Палашке задачу. Она напряженно слушала, запоминала. Пробраться в Братский острог. Узнать, там ли сам капитан Белоголовый? Есть ли у него пушки? Сколько пулеметов? Сколько солдат? Ждут или не ждут нападения партизан?

До села проведет ее Перевалов. И будет до следующей ночи ждать ее в лесу. В Братске есть надежный человек. Как его найти, Перевалов объяснит ей по дороге.

Перепроверил, все ли хорошо поняла. И под конец спросил еще раз:

— Надеешься на себя, Пелагея?

— Сумею, Николай Михалыч.

— Станут спрашивать, откуда пришла, зачем?

— Скажу, из завода. Родню проведать. У меня вправду там маманина тетка живет.

— Ну, с богом! Первое дело — не робей! Второе — на рожон не лезь!

3

К дороге вышли, когда еще только начинало светать.

— Рано, — сказал Санька. — Дождемся солнышка. Кто нынче по дорогам ночью ходит.

Вернулись назад, в глубь леса. Присели на сухой хвое под старой сосной. Палашка привалилась к стволу, закрыла глаза. Пусть думает, что она спит. Но Санька и не пытался заговаривать.

Бесчувственный какой!.. Может, тоже обижается?.. Ему-то на что обижаться? Стукнуть не успела его. А надо бы... Хоть бы раз в жизни получил оплеуху от девки. Может, остепенился бы, верченый... Всех война искалечила! Жил бы домом своим, при семье, не был бы такой... И ни к чему бы тогда и ссориться, не то чтобы драться... Не век же она, клятущая, протянется. Придет и ей конец...

И вспомнилось, как братка пересмешничал над ней: «Вот кончим воевать. Замуж тебя отдадим. Будем жить-поживать да добра наживать!» Его уж нет на свете, а войне все конца не видать...

А уж так ей хотелось, чтобы скорее пришел этот конец. И она стала думать, как вызнает все у беляков, как партизаны разобьют их... и здесь на Ангаре, и на Лене, где Демид Евстигнеевич, и по всей Сибири. И самого главного ихнего Колчака выгонят напрочь, пусть убирается к своим японцам... И тогда уж войне конец...