Читаем Партизанская богородица полностью

За всем тем не заметила, что к ней зорко присматривается молодой казачий урядник, стоящий вместе с тремя другими казаками, облокотясь на перильца выкинутых на берег пароходских сходен.

Убедясь, что точного счету не получается, Палашка собралась уходить. Купила у толстой рябой бабы два стакана семечек (у нее были «николаевские» деньги: Николай Михалыч дал «на всякий случай»), но не успела еще ссыпать их в платок, как кто-то, подойдя сзади, цепко ухватил ее за локоть.

Палашка в испуге оглянулась.

Рослый казачина в урядничьих погонах смотрел на нее с недоброй ухмылкой.

— Тебя-то мне и надо!

У Палашки руки и ноги стали, как не свои. Выронила платок с семечками.

«Дарья, змея, выдала!.. Замечают теперь... На погибель послал в этот дом Санька!..»

Урядник щурил круглые глаза, как кот на пойманную мышь.

— Кого это ты выглядывала, красавица?

Палашка вырвала руку, постаралась возмутиться.

— Никого не выглядывала! По берегу пройти нельзя!

— Однако, я тебя, девка, первый раз вижу? Откуда заявилась?

— Из Николаевского заводу. Вот откуда!

Лучше бы Палашке этого не говорить...

Урядник перестал ухмыляться. Рванул за руку.

— Айда в контрразведку! Там разберемся, какого ты заводу.

Палашка решилась на последнее средство.

— Чего привязался! — огрызнулась она. — Знала бы, вовек не пошла! Сказывали девчата: здесь солдатики молодые, веселые. Женишка можно присмотреть. Поверила, дура! А тут, как кобели, на людей бросаются!..

Казачина весело заржал.

— Давно бы так! А то — ничего не выглядывала. Стало быть, меня и выглядывала. Я вашего брата насквозь вижу.

Но руку Палашкину не выпускал и еще прибавил шагу.

— Куда ты меня волокешь?

— Знамо куда. На смотрины. Сама сказала, женихами интересуешься.

«Из огня да в полымя!» — подумала Палашка. И стала корить себя. — Поторопилась! Может, обошлось бы и без этого посула. Не нашла другой отговорки!..»

— Чего ты меня силком тащишь? Сама найду, не обробею. Да пусти ты, чего уцепился!

Урядник больно, как клешами, сдавил Палашкины плечи. Заглянул ей в глаза. По красивому сытому его лицу пробежала снисходительная усмешка.

— Дуры вы, бабы! Не понимаете хорошего обращения. Запросто могу свести в контрразведку. Там тебе целый взвод женихов приспособят. Ей богу, дуры! Нет чтобы по-хорошему!

После такого разъяснения Палашка больше не вырывалась.

Сперва ей показалось, что урядник ведет ее в тот же конец, где на тракту изба Афанасия Иваныча, и снова шевельнулось подозрение на Дарью. Но вместо того чтобы свернуть на трактовую улицу, урядник повел ее проулком, уходящим в гору. Остановился в конце проулка, перед когда-то крашенными, теперь облезлыми воротами. Открыл калитку, втолкнул Палашку во двор. На дверях избы висел замок.

— Хозяйки дома нет, — сказал урядник. — Вот и хорошо. Скулить некому.

Взял Палашку за руку и подвел к сарайке в дальнем углу двора.

Пинком ноги открыл низенькую дверь.

— Заходи!

Видно, страшное было у Палашки лицо, потому что решил подбодрить ее. Сказал грубовато, но незлобиво:

— Чего обмерла? Чай, не убивать тебя стану!

В сарайке пахло конским потом и еще чем-то пряным и душным.

— Садись! — сказал урядник, указывая на охапку соломы, накрытую попоной.

Сам пошарил в головах, достал из-под соломы четвертную бутыль, заткнутую тряпкой, и большую жестяную кружку.

Наполнил кружку. Палашку передернуло от тошноватого запаха самогонки.

— Выпей для знакомства! — он протянул Палашке налитую вровень с краями кружку.

— Первую хозяину, — возразила Палашка.

Шевельнулась надежда: захмелеет, ослабнет... может, и удастся спастись...

— Опасаешься? Зря! Первачок что надо!

И единым духом осушил кружку. Крякнул. Налил снова. Протянул Палашке.

— Пей!

Палашка, преодолевая тошноту, сделала несколько глотков.

— Нет, так у нас не пьют!

Грубо зажал под мышкой голову Палашки, запрокинул ее и вылил ей в рот самогонку.

— Теперь порядок! — И с пьяным хохотком ущипнул ее.

Палашка оттолкнула его.

— Слушай ты, женишок! — Его грубость и противная, опалившая все нутро самогонка придали ей злости и смелости. — Меня нельзя! Я порченая!

— Сейчас вылечу. Токо дверь припру.

— Добром прошу, отпусти! — закричала Палашка.

— Сейчас... отпущу... — бормотал он, продолжая возиться у двери.

Палашка вытащила спрятанный за голяшкой ичига нож, неслышным кошачьим прыжком подскочила к пригнувшемуся у двери уряднику. Занесла руку с ножом и резким движением, словно срезая серпом тугую прядь спелого жита, полоснула по горлу.

Урядник опрокинулся навзничь, судорожно выгнулся. Захлебнулся коротким всхлипывающим стоном...

Мерзкая тошнота сдавила Палашке грудь. Она свалилась рядом с убитым. Всю ее била противная мелкая дрожь...

Страх придал ей силы подняться. Трясущимися руками разгребла солому. Оттащила в угол вялое тяжелое тело. Туда же положила бутыль и кружку. Завалила соломой, сверху постлала попону.

Опасливо выглянула во двор. Замок висел на дверях избы. Осмотрелась, нет ли на ней крови, и бегом кинулась к воротам...


Тетка Дарья открыла ей калитку и ахнула.

— На тебе лица нет! Что стряслось-то?

— Плохо мне, тетя Даша...

Перейти на страницу:

Все книги серии Далеко в стране иркутской

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее