Партизанская богородица

— От тебя винищем несет! — Дарья брезгливо поджала тонкие губы. — С какой бы радости?

— Потом... потом, тетя Даша... Укрой меня, спрячь... Куда ни на есть спрячь... Искать меня будут!..

Дарья испуганно огляделась. Не слышит ли кто? Поспешно захлопнула калитку.

Палашка забралась на печку и долго плакала, всхлипывая, не слыша уговоров и причитаний обеспокоенной Дарьи...

Очнулась ночью. Кто-то настойчиво тормошил ее. Никак не могла понять, где она и как тут оказался Санька...

А когда поняла, вспомнила все... Обхватила Санькину шею руками, судорожно прижалась к нему и заплакала навзрыд.

Санька встревожился. Никогда еще такой не видел ее.

— Кто тебя?.. Что с тобой?..

Никак не могла совладеть с собой. Наконец вымолвила:

— Думаешь, легко человека убить...

Корнюха снова переносил ее в лодку.

Учуял самогонный дух, сказал с горькой усмешкой:

— Помирились, стало быть...

— Глупый ты... — сказала Палашка и потом за всю дорогу не произнесла ни одного слова.

5

Бугров велел разбудить себя, как только вернутся разведчики.

Вошел и с порога сказал:

— Жива!

Палашка встала ему навстречу. Он обнял ее, поцеловал в висок.

— Изболелся я. Не бабье это дело. Ну, давай, рассказывай.

Выслушал, не перебивая. Переспросил только, сама ли, своими глазами видела Белоголового? Выкурил две самокрутки и сказал:

— Спасибо, Пелагея! Теперь мы им кровь пустим!

Когда в отряде узнали, что Палашка Набатова зарезала казачьего урядника, Азат Григорян высказался так:

— Наша богородица — женщина серьезная. Родить не успела, убить — пожалуйста!

Катя тебя выходит...

1

Ночью бугровский отряд переправился на левый берег реки и к рассвету занял исходные позиции. Густой туман позволил партизанам подойти вплотную к околице села.

Взводу Перевалова была поставлена особая задача: пользуясь туманом, пробраться к центру села, снять охрану у школы, превращенной белыми в казарму, поджечь ее и забросать гранатами. После чего укрыться в каком-либо дворе и, дождавшись подхода остальных взводов, включиться в общее наступление.

— Впрочем, действуй по обстановке, — сказал Саньке Бугров и предупредил: — Только к берегу не суйтесь! По пристани будем бить из пушки.

Командиру орудия Азату Григоряну Бугров приказал выкатить пушку на соседний бугор, укрыть там между кустов и быть наготове.

— Как Перевалов голос подаст, так и понужай, раз за разом! Разветрит туман к тому времени — выцеливай баржу, что стоит у причала, а не разветрит — бей вот так, левее той березы, чтобы своих не накрыть.

Палашка вознамерилась пойти со взводом.

Бугров прикрикнул на нее.

— Тебя там не хватало! Знай свои бинты да вату!

— Некрепкое ваше слово, Николай Михалыч, — упрекнула обиженная Палашка.

Бугров насупился, но разрешил ей пойти в составе взвода перфильевцев. Только сказал Голованову:

— Приглядывай за ей, Иван Федосеич! Сунется, куда не надо. Как убили брата, вовсе в отчаянность пришла.

Иван Федосеич только рукой махнул.

— Спортили баб. Опосля войны вовсе с ими сладу не будет...

Палашка хотела сказать ему на это, что уж, конечно, старых порядков, таких, чтобы помыкать бабами, после войны не будет, — но промолчала. Не время было споры разводить. Да и не до того ей было.

Теперь, когда Санька пошел на опасное дело, недавняя обида быстро истаяла, как выброшенная половодьем на берег льдина под жаркими лучами солнца. И всегдашняя тревога за него, неуемного, верченого, отчаянного, с прежней силой охватила ее...

Приглушенные расстоянием, донеслись трескучие разрывы гранат, вслед за тем глухие удары винтовочных выстрелов.

Бугров, стоявший на пригорке, неподалеку от застывшего с горящим фитилем в руке Азата Григоряна, увидел, как над серой пеленой тумана, застилавшей село, пробив ее, взметнулся клуб темного дыма.

— Давай! — крикнул Бугров и махнул рукой Азату Григоряну.

Пушка рванула так громко, что Катя выронила из рук свою сумку с нашитым поверх красным крестом.

Не успело смолкнуть катившееся по речной долине эхо, как Бугров снова крикнул:

— За мной!

И, высоко выкинув руку с зажатым в ней наганом, первым побежал к проступившим в поредевшем тумане избам крайней улицы села.

— Пулеметчиков держи возле себя! — крикнул вдогонку Денис Ширков, оставшийся с полувзводом бойцов охранять пушку.

2

Старый плешивый доктор был раздражителен до сварливости и все время попрекал помогавших ему Палашку и Катю. Первая казалась ему слишком торопливой и небрежной, вторая — чрезмерно вялой и нерешительной.

Сам же он кромсал безжалостно — так думала не только Катя, но и Палашка — прошитое пулеметной очередью, бездыханное, истерзанное Санькино тело.

Операция продолжалась уже больше часа.

— ...феноменально... уму непостижимо... — бормотал про себя доктор.

Молчать во время операции он не умел. И в редкие минуты, когда не попрекал своих неопытных помощниц, успевал излагать переполнявшие его мысли. Впрочем, это нисколько не сковывало точных, не по возрасту ловких движений его старческих рук, испещренных синими склеротическими жилками.