Партизанская хроника

— Пошли, — прошептал Сермяжко Мацкевичу и Тихонову, а оставшимся приказал: — Обеспечить безопасность отхода.

Используя каждый пень и ямку, три партизана тихо ползли по просеке. И если иногда под тяжестью тела хрустела нечаянно задетая ветка, они мгновенно замирали, долго прислушивались.

Впереди полз Сермяжко, стараясь удалять с пути сухие ветки и осматривая каждый камень.

Прошло больше часа, пока подрывники подползли к полотну. В трех метрах от них слабо светились стальные полосы рельсов. Сильно бились сердца, немножко дрожали руки. Подрывники напрягли слух. По полотну прохаживались патрули. В стороне мелькнул огонек карманного фонаря — партизаны плотнее прижались к земле. Разговаривая, мимо прошли два гитлеровца. Вдали, по обеим сторонам от подрывников, загорелись огни — это согнанное немцами население начинало жечь костры. Костры могли в любой момент загореться и возле них. От этой мысли по спине пробежали мурашки. Неужели задание не будет выполнено?..

Костры все приближались, и вот уже в двухстах метрах от партизан, словно факел, запылал большой костер. К нему подошли покурить охранники.

— Время, — тихо проговорил Сермяжко и пополз к рельсам; Мацкевич и Тихонов следили за обеими сторонами.

Константин быстро вырыл под рельсами ямку, заложил туда мину, тщательно ее замаскировал.

— Мина поставлена! Отходите! — отползая от полотна, шепнул он товарищам.

Остановившись в вырубленном лесу, партизаны услышали перестук колес идущего эшелона. Шум все нарастал, и вот, ярко освещая путь, показался паровоз. Он шел навстречу своей гибели. Расстояние между эшелоном и миной все сокращалось. Вот осталось только сто метров. Теперь уже не было такой силы, которая остановила бы мчавшийся тяжелый эшелон.

— Бежим! — сказал Мацкевич, и все бросились к лесу.

Оглушительный взрыв! Воздушной волной подрывников свалило на землю. В стороне у полотна взвился к небу огненный столб и одновременно раздался оглушительный треск: вагоны налезали друг на друга, корежились, как спичечные коробки. Слышались крики раненых.

Поднявшись, подрывники снова бросились бежать к товарищам. Сердца, казалось, хотели вырваться из груди.

Обезумевшая железнодорожная охрана открыла частую, но беспорядочную стрельбу, к ним присоединились уцелевшие от взрыва гитлеровцы из охраны эшелона…

Партизаны уходили в глубь леса. Задание выполнено. Под носом у охраны уничтожены паровоз и двадцать вагонов, под их обломками нашло себе могилу немало фашистов. Позднее стало известно, что железная дорога на этом участке не работала около двух суток.

Отойдя на несколько километров, партизаны остановились отдохнуть и закусить.

В резерве у них оставалась еще одна мина, ее тоже нужно было использовать. И они, посоветовавшись, повернули к железной дороге Минск — Бобруйск, перешли ее, так как с той стороны были лучшие подходы для минирования, меньше гарнизонов и местность не такая открытая.

Небо затянуло тяжелыми тучами, стало совсем темно. Подрывники сбились с пути. Напрасно Сермяжко смотрел на компас — он был испорчен.

Неожиданно вышли на прогалину, и неподалеку раздалась немецкая команда:

— Хальт! Хальт!

Партизаны залегли, в тот же миг над их головами засвистели пули.

— Не стрелять! Отойти назад! — подал команду Сермяжко. И вся группа молча поползла назад, сделала большой круг и вышла к дороге.

— Теперь я сориентировался, — обрадовался Сермяжко, — до рассвета будем в Кайковском лесу.

Лес оказался небольшой, редкий, оккупанты большую часть его вырубили.

Рассвело. Послышался стук топора и немецкий говор. Подрывникам пришлось весь день просидеть в мелких мокрых кустах, и только вечером они тронулись в путь. Поздней ночью добрались до деревни Кохановичи. Она находилась в двенадцати километрах от Минска. Здесь было много гитлеровцев; поблизости от города они чувствовали себя спокойно.

Идти, не зная обстановки, нельзя. Сермяжко подозвал к себе Мацкевича:

— Гавриил, сходи в деревню, осмотрись и, если возможно, достань проводника.

Мацкевич исчез в ночной тьме, вслед за ним медленно пошли товарищи, чтобы в случае опасности быть как можно ближе к нему.

Мацкевич осторожно подкрался к крайнему дому, прислушался и тихо постучал в окно.

— Это ты, Петр? — раздался глухой голос из дома. Мацкевич насторожился. Было ясно, что хозяева кого-то ждут. Медлить нельзя.

— Неужели не узнал? — тихо проговорил Мацкевич.

Открылась дверь, и Мацкевич, приготовив автомат, ощупью вошел в комнату, зажег карманный фонарик.

Маленький полный старик, поняв, что ошибся, бормотал дрожащим голосом:

— Кто вы?.. Кто вы?

— Успокойся, отец, я свой. В деревне немцы есть? — в свою очередь спросил Мацкевич. — Только не ври, а то… — и Мацкевич выразительно поднял автомат.

— Есть, — пробормотал старик.

— Где?

— В школе… около двадцати…

В это время во дворе послышались шаги, и кто-то постучал в окно.

— Кто? — Мацкевич схватил старика за руку.

— Мой сын, — испугался старик.

— Полицейский?

— Нет…

В окно опять постучали. Старик пошел открывать, а Гавриил стал за дверью, держа в одной руке автомат, в другой — фонарик.