Партизанские ночи

— Придется вам, товарищи, присоединиться к другой группе, — сказал я, — пока что вас принять не могу. Но лучше всего вам было бы создать самостоятельную группу в окрестных лесах. Один пистолет у вас уже есть, а мы вам еще подбросим оружия.

Они ушли разочарованные.

— Какие-то подозрительные типы, — заявил «Вицек».

На следующий день я встретился с «Офиком». Он упрекнул меня за то, что я не принял преданных и проверенных людей. «Кому преданных и кем проверенных?» — подумал я про себя и поделился с ним своими подозрениями. Он удивился, но признал мою правоту и даже похвалил за осторожность. Сообщил мне заодно, что следует готовиться к прибытию самолета с грузом оружия, поскольку он уже получил весть из Ченстохова. Он снова вернулся к идее о посещении групп на местах, но я опять уклонился от ответа.

Через два дня, после того как я сплавил первых кандидатов «Офика», он явился на встречу с двумя новыми. Это были, по его словам, русские, бежавшие из лагеря. Взволнованно он объявил о новой постигшей нас беде. На этот раз провалилась явка.

— Опять провал, черт бы его побрал, — сказал он.

Ему пришлось забрать русских с явки. Он выразил надежду, что передает их в хорошие руки. «Офик» знал, что в наших рядах в разные периоды времени находились советские солдаты. Мы относились к ним с особой симпатией, да они ее и заслуживали. Это были храбрые и хорошие солдаты. Мы ни на мгновение не усомнились в том, что и эти будут такими же. «Офик» с удовлетворением принял наши заверения в дружбе к советским товарищам и бодро направился в сторону Катовице. Я восхищался его энергией и смелостью. Как он бесстрашно, несмотря на то, что только недавно вырвался из рук гестапо в Катовице, расхаживает с оружием и документами по такому опасному району.

В одну из ночей я на минутку заглянул домой. Мать застал взволнованной и встревоженной. От товарищей из Либёнжа и Жарок она уже знала, что мы с «Вицеком» не погибли, но сейчас она беспокоилась за судьбу дочери, «Стаси» — Элеоноры Гардзиновой, которая, выполняя обязанности связной округа, отправилась в Катовице несколько дней назад и до сих пор не вернулась. У меня зародились самые мрачные предчувствия, но мне нельзя было тревожить мать еще больше. Однако голос мой прерывался, когда я пытался втолковать ей, что боится она зря. Я посмотрел на Казю — маленькую доченьку сестры, которая спокойно спала в люльке. Тяжело было на душе, когда я выходил из дома. Это была борьба, борьба беспощадная…

В кругу своих я поделился опасениями за судьбу «Стаси». Товарищи старались развеять их, но я не верил их словам так же, как мать не верила моим. Я чувствовал, что Лорка попала в руки гестапо.

Для меня это была большая личная потеря, тем более болезненная, что за несколько месяцев до этого немцы арестовали ее мужа Сташека Гардзину, не только близкого мне человека, но так же, как и его жена, активного и преданного товарища по борьбе.

В те дни мы стояли в Еленьском лесу. Мы решили не пользоваться постоянно бункером в Высоки Бжеге, поскольку у нас не было полной уверенности в том, что гитлеровцы не оставили его в качестве западни. Поэтому мы переходили с места на место, устраивая стоянки в наиболее недоступных рощах. Было нас тогда четырнадцать человек.

Как-то днем мы сидели в лесу, дожидаясь наступления ночи, чтобы перебраться на другое место. И вот вблизи нашего бивака что-то зашелестело. Случалось, что мы, услышав шорох, обнаруживали серну, козленка или зайца, удирающих от людей. Но в этот раз нарушителем тишины оказался мужчина, переодетый в женское платье.

Он вел себя как ненормальный. Молол какую-то чушь. Мы уже начали терять терпение.

— Шлепнуть его, прохвоста, — сказал один из партизан.

Нервы ряженого не выдержали, и он наконец заговорил по-человечески. Мы узнали, что он скрывается от немцев, которые преследуют его за нелегальную торговлю.

Мы ему не поверили. Наполовину по-немецки, наполовину по-польски я заявил ему, что он пойдет с нами, потому что мы из полиции. Именно таких, как он, мы и ловим.

Когда он услышал, что мы действуем от имени полиции, лицо у него расплылось в улыбке. Он подошел ко мне и конфиденциально сообщил вполголоса:

— Пан коллега, так я ведь тоже там работаю. Ищу партизан.

Я с отвращением отшатнулся. Однако сдержал себя и принялся расспрашивать его о подробностях. Уже несколько педель лазил он по окрестным лесам, донося обо всем замеченном начальнику жандармерии в Елене. Он предлагал нам пойти туда вместе и убедиться в правдивости его слов.

Но это не понадобилось. Я начал допрос. Он пытался выкручиваться, отказывался от того, что говорил минуту назад. Решение было принято единогласно. Ночью над Пжемшей приговор был приведен в исполнение. Мутные воды реки поглотили предателя.