Партизанскими тропами

Я пробежал глазами несколько строчек печатного немецкого шрифта на клочочке бумаги и, наверное, очень взволнованно спросил Нюру, где она это взяла, потому что она совсем уж тихо спросила в свою очередь:

- А что оно такое?

- Гестаповский пропуск. С этой бумажкой в любом немецком учреждении человека примут как своего.

- Чи ж то правда! Так кто ж она такая, та красуля?

И, придвинувшись ко мне, Нюра в самое ухо рассказала, откуда у нее эта бумажка.

После журавичского боя к нам пришла группа беженцев с просьбой принять в отряд. Мы взяли только двоих, как более боеспособных, а остальных устроили в селе. Принятые нами были муж и жена. Оба учителя. Ему было лет тридцать пять. А ей немного меньше. Несмотря на образованность, оба заявили, что готовы исполнять любые поручения. А так как они не претендовали на то, чтобы находиться вместе, то его мы послали в хозвзвод, поскольку он даже стрелять не умел, в чем смущенно сознался сам, а она же стала помогать повару, а когда надо, то и санитарам. С первого дня эта женщина как-то прильнула к Соколовой, и жили они вместе. И вот минувшим вечером эта красавица укладывала свою черную косу и выронила эту туго скрученную бумажку. Сначала Нюра подумала, что это остаток бигуди, но что-то ее толкнуло развернуть бумажку, и она это сделала, когда красавица вышла. И вот что оказалось.

Я отослал Нюру досыпать утренний сон, а сам тут, же пошел к Голубовскому. Бывший начальник минского отделения милиции И. И. Голубовский возглавлял спецчасть отряда. Суховатый, небольшого роста, очень тихий человек, Голубовский все делал не спеша. Просмотрев бумажонку, он как-то уж очень хладнокровно сказал:

- Грубо они работают. Заткнуть бабе в голову такой документ - это же пойти на явный провал.

И он рассказал, что от могилевских подпольщиков ему давно известно, что областная школа фашистских разведчиков подготовила большую группу шпионов-диверсантов и заслала их в партизанские отряды по всем районам. В некоторых отрядах уже обнаружены и сигнальщики, и отравители, и диверсанты. И вот оказались они и в нашем отряде.

- Так они, значит, с мужем вдвоем? - спросил он.

- Никакие они не муж и жена, - махнул тот рукой. - И их не двое, а четверо. Двое у меня давно на прицеле. Так что теперь всех можно брать.

- Почему мне ни слова об этом не сказали? - спросил я с обидой.

- И командир не знает. Даже самому себе молчал до поры, - все так же холодно ответил Голубовский. - Метод, дорогой товарищ комиссар. Не обижайся. Нужно было очень спокойно следить за каждым шагом этого зверья.

В этот день все четыре шпиона предстали перед партизанским судом. У женщины был найден яд для горячей пищи. Его было так мало, что помещался он в путницах на платье, но и этой малости было достаточно, чтобы отравить несколько сот людей.

После этого случая мы стали строже подходить к проверке тех, кого принимали в отряд. В группу Голубовского мы добавили еще несколько человек по его выбору. Теперь мы убедились, что этот отряд является нашим надежным щитом.

* * *

Сани, на которых зимой возили раненого Шумилина, давно заменили пароконной повозкой, и теперь эта подвода называлась редакцией. В распоряжении Бориса был радиоприемник "Север-бис". Он принимал сводки Совинформбюро, а потом Хухряков и Астафьев размножали их, переписывая от руки. Комиссары и политруки зачитывали сводки и передавали тем, кто шел на задание, для распространения среди населения.

Зная правду о событиях на фронте, люди лучше относились к партизанам.

Однажды в походе ко мне подбежал Хухряков и с таинственным видом пригласил в "редакцию". Я улыбнулся, вспомнив, что у нас подразумевается под редакцией, и веселым тоном спросил адрес редакции и на каком этаже она помещается.

Хухряков принял шутку и, не задумываясь, ответил:

- Адрес нашей редакции: тыл врага, а этаж, пожалуй, второй. Сейчас вы увидите, что сделано, и скажете сами, что мы поднялись этажом выше!

Я давно чувствовал, что редакционная тройка что-то затевает. Но молчал. И сейчас сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, и пошел вслед за редактором. Мне, признаться, очень хотелось знать, чем хотят меня обрадовать мои друзья. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Когда я догнал повозку, Лев Астафьев торжественно подал мне большую общую тетрадь. На голубой картонной обложке тетради огромными красивыми буквами было написано:

"Партизан-диверсант". Более мелким шрифтом расшифровывалось: "№ 1, май, 1942 год. Орган командов. и парт. организации 128-го партизанского отряда".

А над всем этим красными буквами были начертаны слова, которые были и символом, и боевым кличем партизана:

"Смерть немецким оккупантам!"

- Журнал! - благоговейно взяв эту тетрадь в руки, произнес я, кажется, дрогнувшим голосом. - Наш, партизанский, журнал!