Прудников оставляет в окопах нескольких бойцов — на всякий случай, потому что ночью немцы все равно не сунутся, побоятся. Снимает бесшумно весь батальон, стремительным броском они оказываются возле заставы, с криком «ура», чтобы осажденные поняли — идут свои, ударяют с тыла по немцам. Уничтожают их, спасают пограничников, человек тридцать, и уводят их с собой.
А на рассвете все начинается сначала... Только двадцать четвертого мы приказали Прудникову отойти к Ковелю, боялись, что его окружат и мы потеряем батальон...
Гавилевский быстро крутит ручку полевого телефона. Называет позывной.
— К тебе журналисты сейчас придут, — говорит он в трубку. — И писатель с ними один... Фамилию он тебе сам скажет... Только смотри... Я тоже думаю, что понимаешь...
Что произошло после звонка Гавилевского, я узнал неожиданно и недавно. В редакции Центральной студии телевидения мне передали письмо от пионеров-гайдаровцев из 21-й тамбовской школы и попросили на него ответить.
Оказалось, что ребята со своей учительницей Валентиной Ивановной Сухоцкой создали в школе музей Гайдара: ведь Аркадий Петрович воевал на Тамбовщине во время антоновского мятежа.
Четвероклассники отыскали немало людей, которые знали Аркадия Петровича, среди них — комбата Ивана Николаевича Прудникова. О нем Гайдар писал в очерке «У переправы»: «Это самый лучший и смелый комбат самого лучшего полка всей дивизии».
Получив от ребят адрес Прудникова, я удивился, как, наверное, удивился бы, узнав, что жив Борис Голиков, что можно повидать Сергея Ганина или позвонить по телефону Натке Шегаловой.
Но ошибки не было.
...Иван Николаевич, вопреки моим ожиданиям, оказался сравнительно молодым для заслуженного и опытного командира, каким я его себе представлял. Невысокий, широкоплечий, он выглядел крепким и сильным. И, только приметив шрам на голове, тяжеловатость походки и не полную послушность руки, я понял, что война не прошла для него бесследно. Но чертики в глазах да мягкая улыбка говорили о характере веселом и добром.
— Мало осталось нас, видевших Гайдара в сорок первом, — говорит Иван Николаевич. — Командир полка Петр Саввич Гавилевский стал генерал-майором, но он умер год назад. Начальник штаба мой, Шульгин, помните по очерку? У него еще осколком, как бритвой, срезало голенище? Он жил тут, в Киеве. Тоже нет... Интересно, где Цолак Купалян, секретарь полкового комитета комсомола? Он бы вам, наверно, многое рассказал. Мы с женой — Клава, помнишь? — встречали его после войны. Он юрист. А где живет, не знаю...[5]
Я вам сейчас что-то покажу, — говорит Прудников.Он достает пухлую папку, раскрывает ее и бережно кладет на стол газетную вырезку. Она пожелтела, стерлась на сгибах. «У переправы», — прочел я заголовок.
— Из той самой «Комсомольской правды», от восьмого августа, — объясняет Прудников. — Я возил ее всюду с собой. И теперь вот храню.
Я осторожно беру уже ветхий кусок газеты. Долго держу на ладонях, и мне становится радостно, что вот в руках у меня очерк, вырезанный из той самой «Комсомолки», и рядом стоит герой очерка — живой герой Гайдара.
— Надо ждать гостей, — кладя трубку, сказал Прудников своему начальнику штаба Шульгину.
Гости появились, когда начинало темнеть. Несмотря на внушительные знаки различия, держались они чуть скованно. Сопровождал их высокий красноармеец в новой гимнастерке, с орденом «Знак почета».
Стали знакомиться. Когда очередь дошла до красноармейца с орденом, представился:
— Корреспондент «Комсомольской правды» Гайдар.
— Буду рад, товарищи, — сказал Прудников, — если вам доведется узнать в нашем батальоне что-нибудь интересное.
Журналисты, которые приехали с Аркадием Петровичем, разошлись побеседовать с бойцами, благо на участке наступило затишье и бойцы были свободны. А Гайдар остался на командном пункте.
Он спросил: почему была выбрана эта позиция, сколько батальону требуется времени, чтобы окопаться, как старший лейтенант оценивает боеспособность немецкой пехоты?..