Партизаны полной Луны (СИ)

— Да, я… тоже так подумал, — ментоловая эссенция охладила лицо, но салфетка быстро степлилась, а ему была нужна еще одна.

Варк дал еще одну.

На самом деле Антон "так подумал" далеко не сразу, а где-то через месяц. И покрылся мурашками, поняв, как легко мог бы влететь. Потому что когда он бежал из Москвы — наугад, в полную неизвестность — им руководила паника, а не рассудок. И то, что в приступе паники он кинулся очертя голову на Курский вокзал, а не по двум адресам, которые оставил брат — чистая случайность.

— Он не врет, — сообщил варк террористу. — По меньшей мере, он верит в то, что говорит. Хотя извини, Антон, но все равно история эта отдает мыльной оперой.

— Ты на себя посмотри, — скривил рот Савин. — Ты о себе новости почитай, чем твоя история отдает.

— Говорило сито иголке — "у тебя на спине дырка", — варк хмыкнул. — Кстати, Ван Хельсинг, надо бы глянуть, как наш побег расписали.

— С утра ничего нового, — равнодушно сказал террорист. — Расслабься. Кончились наши пятнадцать минут славы. Сейчас мы интересны только СБ.

Варк раскрыл комм и подключился к новостным каналам.

— До какой станции у тебя билет? — спросил террорист.

— Львов, — ответил Антон.

— Извини, но ты сойдешь с нами. Раньше. В Золочеве. Поэтому дайте мне поспать.

Поезд пожирал Подолье. Никто в купе не сунулся. Антон специально следил, не сядет ли в вагон кто посторонний. Никто не сел.

Цумэ прикрутил ручку громкости — гнусная попса сделалась тише, а потом и вовсе сменилась приличным сканди-роком. Раненый, похоже, заснул. Антон вернулся к "Флагу".

Странно было: в школе история о том, как медицинский кордон полз через Мексику на юг, читалась как скучная агитка. А тут он поймал поток — документы, интервью, воспоминания, рабочие сводки вдруг обрели вес и объем… какая там агитка, это же было счастье — возможность что-то делать, возможность наконец, впервые за десятилетия, не отдавать смерти, а идти вперед и отнимать у нее. Навстречу войне и чуме — чтобы отступали они, а не ты. Какой там симбионт неизвестной этиологии, душу дьяволу продали бы, не задумываясь — за шанс, за тень шанса. Там был дневник Риестофера Кёртиса — генерального санитарного инспектора "крепости Пуэбла" — до и после инициации. Кёртис погиб через десять лет, в Эквадоре, когда там прорвало фронтир. Вряд ли он жалел, вряд ли кто-то из них тогда жалел. Всем казалось, что преград нет — и с орором справимся, и структуры Сантаны как-нибудь подчиним… Люди те почти все уже умерли, но из варков наверняка много кто жив. Интересно, как им — сейчас?

К Золочеву должны были подъехать в самый мертвый, самый глухой час. Ди пхи юй чхоу[6]. У мамы было много старых книг.

Антон опять подключился к терминалу поезда и открыл сводку последних новостей. О днепровском деле почти ничего нового. К счастью. А вот чего он раньше не знал — так это что групп террористов было две.

Варк снова пошел курить, а Антон задумался было, не пора ли будить раненого. Раненый избавил его от принятия решения.

— Запри купе.

"Штирлиц знал, что проснется ровно через двадцать минут. Это была привычка, выработанная годами". Старые фильмы у мамы тоже были.

— Откинь стол и подними меня.

Опершись о стол грудью, он свесил руки. Антон понял: нужно помочь снять куртку.

Футболка на спине разрезана. Ну да, попробуй сними её через голову.

— Водки, — сказал раненый, когда Антон снял с него футболку. У него была ещё по-зимнему бледная кожа, и синяки на ней прямо-таки цвели. Пистолета он, между прочим, так из руки и не выпустил. А ещё обнаружились ножны-браслет на правом предплечье. Не пустые.

Антон нашарил под сиденьем Цумэ бутылку, вынул пластиковый стаканчик из "обоймы" под стенной панелью.

— Хватит, — Антон вздрогнул и солидно перелил за пятьдесят грамм. — Давай.

Оружие он так и не спрятал, а правая рука явно никуда не годилась — из-под окровавленных бинтов, врезавшихся в кожу, от подмышки до лопатки расползалось очень нехорошее покраснение, а пекторальная мышца вздулась так, что любой воздушный шарик обзавидуется. Антон поднес стаканчик к губам раненого.

Он думал, что подпольщик станет ждать, пока водка подействует — но он сказал:

— Нож вот, бинты в сумке под сиденьем. Действуй.

Антон сглотнул и вынул нож из чехла на запястье. Короткий и широкий, он был тонок и остер, как опасная бритва, и гнулся бы, пружиня, если бы не ребра жесткости посередине.

— Серебро?

— Напыление. Режь.

Бинты сами собой распадались под лезвием. Увидев рану, Антон порадовался, что с полудня не ел. Входное отверстие — аккуратная круглая дырочка — было справа, на длину ладони под ключицей, на ширину ладони от грудины. Выходное — кровоточащая дыра, ожог с теннисный мяч диаметром, рваное мясо — между подмышкой и правой лопаткой. Но рана была не так страшна, как отек вокруг нее, похожий на карту Москвы: Бульварным кольцом — сгустки крови, коллоида и вот этого, похожего на говядину в супермаркете (Антона опять затошнило), а краснота — щупальца метро, пронизывающие московскую "субурбию". На воспаленной груди лиловел четкий отпечаток каблука. Антон зашипел сквозь зубы.

— Эмпат? — спросил подпольщик.