— Сколько угодно. И вообще старайтесь больше пить — у вас сильное обезвоживание. Катетер катетером, а компот компотом.
Эней выпил вторую чашку компота и откинулся на подушку. Теперь мысли текли ровно, не захлебываясь в истерике.
— Вы не просто врач, вы ещё и священник, — сказал он уверенно. — Может быть, даже не простой.
— Да, — в голосе Романа Викторовича прозвучало некоторое удивление.
— И Костя — священник… и ещё шла речь о каком-то брате Михаиле… Не много ли на квадратный километр?
— У нас тут гнездо. Просто я епископ, ну и, само собой, все священники моей епархии так или иначе приезжают ко мне.
— И вы так просто об этом говорите?
— А к чему тут сложности? Православную Церковь никто не запрещал. Вот если бы я был католическим епископом — тогда да, мне пришлось бы прятаться. Но и тут — что бы я сделал, если девать вас некуда, кроме как сюда? Вы мальчик умный, в два счёта все бы вычислили сами.
Энея слегка покоробил "мальчик".
— Там, в посадке… я видел странную вещь. Вы все так умеете?
Доктор развел руками, от чего халат разъехался на круглом животе.
— Не знаю. Надо попробовать. А кроме шуток, Андрей, — экзорцизм штука непростая.
— Я хочу научиться. Кем для этого нужно быть? Священником? Сколько времени учиться?
— Ф-фууух, — Роман Викторович потер лоб. — Андрей, я сейчас не готов к лекции по сакраментологии. И вы не готовы. Второй час ночи. Давайте спать, а завтра я вам всё объясню. Выздоравливайте.
Он выключил в кабинете свет и унес посуду на кухню.
Наутро лекция по сакраментологии тоже накрылась. Роман Викторович поднял Энея вскоре после того, как отправил в город за лекарством Антона, переменил повязки, наложив свежий вонючий компресс, и сказал, что должен уехать по делам, вверив пациента заботам Богдана — парня лет восемнадцати, чернявого и худого.
— Вы вчера поднимали один вопрос, на который у меня не было времени ответить. Сейчас тоже нет времени. Зато я раздобыл пособие, — врач улыбнулся довольно и положил на покрывало черную книжку без какого-либо названия на обложке. — Почитаете по свободе. Все равно заняться нечем.
Эней вяло поблагодарил, сунул пособие под подушку и снова заснул.
Проснулся часов в десять — от голода и бьющего в глаза солнца. Богдан за компом азартно резался в "Квадрон".
— Доброго ранку, — сказал ему Эней. — А штані мої десь є?
Богдан молча встал и принес выстиранные и высохшие за ночь трусы и брюки. Для прикрытия торса доктор предоставил льняную рубашку, которая могла бы сойти при надобности за небольшой парашют.
С помощью Богдана Эней проковылял сначала в туалет, потом в ванную, потом на кухню, где позавтракал сырниками с вареньем и чаем. Процесс восстановления сил отнял довольно много того, что должен был восстановить — и Эней, опираясь на того же Богдана, вернулся в кровать. За все время Богдан не произнес ни слова, за что мысленно был произведен в идеальные сиделки.
Сунув руку под подушку, Эней наткнулся на "пособие", оставленное доктором — Евангелие в самодельном переплёте. С интересом раскрыл и начал читать.
Прежде эта книга никогда ему полностью не попадалась. Конечно, в библиотеке родителей она была — но Андрей как-то предпочитал другие, а потом… ну, тоже как-то предпочитал другие. Он так и не ушел дальше среднего школьного образования, но, будучи сыном филолога, а после — воспитанником хорошего поэта, он все-таки не мог остаться полным невеждой. Европейская культура одной ногой опиралась на эту книгу, так же как второй — на античную традицию. Эней раньше… не то чтобы читал Евангелие — но, что называется, почитывал. Держал в руках, листал и даже разбуди его ночью — безошибочно сказал бы, откуда происходят выражения про соринку в чужом глазу и верблюда, проходящего через игольное ушко. А также упомянул бы ошибку переводчика. Кроме того, он любил и знал почти наизусть классическую рок-оперу, не говоря уже о такой совершенно бессмертной штуке как "Мастер и Маргарита". Словом, он не ожидал найти ничего нового, не наткнуться на евангельские цитаты в литературе было невозможно — новое вино и старые мехи, кто первый бросит камень, злых людей нет… но Энея так тошнило от риторики воскрешенцев, что первоисточник он и не искал.
И вот сейчас контекст сам его нашел, догнал и поразил. Эней долго не мог добраться до того, о чём говорил доктор, потому что крепко застрял на Нагорной проповеди. Его изумили до немоты даже не сами нравственные максимы, а та спокойная, уверенная властность, которой веяло от этих слов даже через два перевода и две с лишком тысячи лет.
Кстати, фразы "злых людей нет" он так и не нашел. Нашел обратное: "Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим…"
Эней перечитал Нагорную проповедь раза четыре, прежде чем заставил себя перешагнуть через нее и читать дальше. Нужное он нашел у Матфея в семнадцатой главе. Оружие, которое может превращать варков обратно в людей. Оружие, которое нельзя ни обнаружить при обыске, ни отнять, ни уничтожить — только вместе с носителем.
"Если вы будете иметь веру с горчичное зерно…"