Партизаны в Бихаче

— Ага, побоялся небось, как бы дядя Янко не спросил, у кого это вы с Лияном нашли «позаимствованного» коня?

— Вовсе нет, он нас и не спрашивал про это, когда мы коня привели, а просто… он мне тогда дал пригоршню орехов, словно я маленький, вот мне и стало стыдно. Ты только представь, что бы было, если б он перед товарищем Тито про те орехи упомянул, — у меня винтовка на плече, а тут орехи.

— Может, дядя Янко узнал, что тебя Ораяром зовут?

— Ничего он не узнал, просто решил, что я еще мальчишка, — грустно ответил Джураица. — Ну ничего, вы меня еще узнаете, дайте срок.

— Да ладно тебе, куда спешишь, еще успеешь себя показать, — стал я его утешать, но Джураица, хмуря брови, лишь упрямо замотал головой:

— Только и знаете: подожди да не спеши! Ты лучше, товарищ Бранко, скажи этому твоему Николетине, что я уже не первоклашка какой-нибудь. Он меня увел из дому? Увел. А теперь хочет, чтобы я всю жизнь только в его заплатанный зад пялился?

Скендер добродушно захохотал и, обняв Джураицу за плечи, сказал:

— Ты прав, мой Джураица. Нешуточный бой идет, тут уж не смотрят, кто дорос винтовку носить, а кто нет. Если бы мы мешкали и чего-то ждали, оказались бы среди тех двенадцати тысяч мучеников, что лежат в братских могилах под Бихачем. Верно я говорю, Бранко?

— Куда верней, лютый бой идет, беспощадный.

Немного приободрившись, Джураица шепотом сообщил нам:

— В этом доме заседает военный трибунал. Сюда привели товарищей бандитов, которые насильничали в Бихаче и окрестных селах. Как раз сейчас одного привели, обыкновенный крестьянин, даже без формы. Кто бы мог подумать, что он людей убивал. Мне его даже жалко немного стало: идет связанный, к штанам солома пристала.

— Тебе вот его жаль, Джура, а он-то небось никого не жалел, — посерьезнел Скендер. — Вот такие-то и заставили безусых мальчишек взяться за винтовки и за свободу драться.

Джураица тоже задумался, опустив голову, но потом снова заулыбался и радостно взглянул на нас:

— Самое главное, что я видел товарища Тито. Я про это обязательно расскажу своему дяде, и Лияну, и всей роте. То-то все удивятся! «Ладно врать-то! — скажет Николетина. — Бог его знает, кто это был». Ха, бог знает! Будто я товарища Тито по фотографиям не знаю!

Я вдруг вспомнил:

— Как это ты, Джураица, только что сказал: «Сюда привели товарищей бандитов, которые в Бихаче насильничали»?

— Так говорят те, что их конвоируют. Можешь сам у них спросить, — подтвердил он.

— А ты их называешь «товарищи бандиты», эх ты! Какие они нам товарищи?

Тут только Джураица понял, в чем дело, и покраснел до ушей.

— Если вы про это расскажете Николетине и всем остальным, я пропал. Тогда мне уж лучше сразу в обоз к Лияну проситься.

— Не бойся, герой. Ты наш товарищ Джураица Лабус Ораяр, им и останешься. Если я когда-нибудь возьмусь писать про то, как наши богатыри за Бихач бились, твоего имени тоже не забуду. Напишу в той книге про тебя, как и про Милоша Балача из Радича, о котором в песне поется:

Усташи оставляют Бихач:
Наступает на город Балач.

— А я после войны, когда буду учиться в гимназии, открою книжку, а в ней — что это? — мое имя! — увлекся Джураица. — Или еще лучше так: меня уже нет, а какой-нибудь мальчишка, такой же, как я, сидит в гимназии, открывает книгу и читает про меня, Джураицу Лабуса, партизанского гранатометчика. Вот бы мне тогда снова ожить!

Глаза Джураицы вдруг наполнились слезами, и он поспешил отвернуться, чтобы скрыть их. Пошептавшись немного, мы со Скендером тихонько затянули:

Нашей роте сегодня не спится,
Погиб храбрый боец Джураица.

Паренек испустил жалобное «ох!» и, бросившись бежать, скрылся за поворотом.

— Видишь, Скендер, что такое песня, — заметил я, оправившись от изумления. — Живехонький мальчишка оплакивает себя, как погибшего героя. Воображает, что учится в гимназии, и ищет себя, мертвого, в книжках.

— Немудрено тут ума лишиться, слушая, что натворили сволочи, которых судят в этом доме, — хмуро ответил Скендер. — Пошли внутрь, это тоже надо послушать и запомнить. Дай-ка сигарету, могу поспорить, что ты уже успел где-нибудь раздобыть по крайней мере пачек пять.

26

Часами я сидел в партизанском трибунале и слушал страшные признания усташеских палачей и безжалостных убийц, которых там судили.

«Неужели же и такое бывает на этом свете? Неужели эти страшные дела творились на берегах зеленой Уны, красавицы краинской?» — мысленно спрашивал я себя, словно слушая чей-то рассказ о страшном, почти невероятном сне.