Пару штрихов тому назад

Небольшой глиняный кувшин стоял у выступа в стене. В кладке в одном из камней виднелась трещина, из которой в кувшин медленно падали капли воды. Бросившись к воде, Художник ударился головой о низкий потолок, и чуть было не разбил ногой другой кувшин, почти такой же, но пустой, стоявший в нескольких шагах от первого.

– Очевидно, оставлен про запас, – решил Художник и поставил его вместо того, что был уже у него в руках.

Дорога назад с заполненным до краев водой кувшином была не из легких. В полнейшей темноте, скользя по ступенькам, Художник пробирался по лестнице, словно крот. Малейшая неосторожность – и кувшин с драгоценной водой полетел бы вниз. Тогда еще долго пришлось бы ждать, пока наполнится тот, второй, что был оставлен внизу под выступом. Добравшись, в конце концов, до твердого пола, протянув руку и поставив на него кувшин, Художник вздохнул с облегчением.

Когда он вернулся в противоположный угол замка, Лукаса там уже не было. Старик сидел на полу, прислонившись к стене, а вокруг него лежали нетронутыми и даже не сдвинутыми с места те самые свертки. Художник передал кувшин в дрожавшие руки старика. Он принялся жадно пить воду, делая большие глотки и изредка издавая стоны.

– Никогда больше не спрашивай меня о том, что ты видел, – умоляюще сказал Франсис, отдавая наполовину опорожненный кувшин в руки Художника. – Мне стоит очень больших сил преодолевать этот страх, делать это не только для себя, но и для других, и ты теперь в их числе. И сколь часто это ни происходило бы, я все равно боюсь.

– Чего ты боишься? – с недоверием спросил Художник. Ему вдруг показалось, что старик прикидывается, ловко имитирует свой испуг и страх. Но эту мысль он в себе тщательно подавил.

– Я ничего не боюсь, и меня страшит именно это, – немного погодя уже совершенно спокойно сказал старик, поднялся, взял из рук удивленного Художника кувшин, шаркающей походкой вышел на середину центрального помещения замка. Осторожно, словно боясь оступиться и разбить, он поставил кувшин на стол. Художник воспользовался ситуацией, нагнулся к сверткам и развернул тонкую белоснежную ткань на том, что заинтересовал его больше всего. С белоснежного полотна на него смотрела небольшая головка деревенского сыра. Художник почувствовал его тонкий аромат – аромат свежего молока с резкой, бьющей в нос легкой кислинкой и грибными нотками.

«Сыр? Откуда он здесь? Впрочем, как и хлеб. И после этого старик пытается меня в чем-то убедить? Это все обман, этого на самом деле нет. Просто нужно сосредоточиться и…»

– Идем, – почти приказал старик, – Туда, наверх. Хотя, помоги, давай-ка хлеб сюда, на стол, потом его спрячем, это нам на неделю. И сыр, ты наверняка его уже рассмотрел, пока я отвернулся. Что ж, его тоже на стол.

Художник повиновался, перенес все свертки на стол, и когда настало время спросить, куда старик хотел направиться, он сам скомандовал:

– Наверх.

Библиотека уже не казалась Художнику такой уж огромной. Первое впечатление прошло, удивление уступило место осмыслению. Он больше не рвался к корешкам, не норовил раскрыть первую же попавшуюся книгу, чтобы, как он думал, раскрыть все здешние секреты. Франсис без сомнения хотел ему что-то рассказать. Он не стал бы выдумывать такую церемонию, стараться нагнать пафоса: даже того времени, что Художник провел в замке, хватило, чтобы понять характеры и склонности его обитателей.

Старик указал рукой на два деревянных кресла. Они сели друг напротив друга и молчали. Старик полагал, что Художник начнет его расспрашивать и рассказ построится сам собой, с того места, с которого и должен построиться. В свою очередь Художник не знал, с чего начать. Происходило слишком много всего – и обо всем этом он хотел и должен был спросить. Но к чему расспросы, когда одно только построение вопроса – это уже попытка что-то понять и в чем-то разобраться. А за все время пребывания в замке ни одна такая попытка Художника не заканчивалась удачно – вдруг появлялись возмущения, обиды, граничащие с обвинением. А он всего лишь хотел знать, где он, что с ним, и есть ли возможность выбраться, хоть малейшая – Художник был готов на все.

– Да, это все мой груз, тяжкий, который нести только мне, – неожиданно начал Франсис. – Я рассказал тебе не все. Прости меня. Сейчас это уже можно сделать, ты, надеюсь, многое осмыслил. А тогда, поначалу, просто наделал бы глупостей, как их чуть не наделал я сам, когда сюда попал. Да и остальные были к этому близки, и если бы я их вовремя не остановил, случилось бы страшное.

– Ты о той женщине, Франсис? Кто она? Одна из них?

– Да, одна из них? – грустно ответил старик. – Из ведьм.

– Но ты же говорил, что они готовы нас убить, мы прятались от них. А получается, что одна из них нас спасает, приносит еду. Но ведь они найдут и ее, убьют, а потом доберутся и до нас, до тебя, старик!

Франсис покачал головой. Спинка деревянного кресла, в котором он сидел, заскрипела.