Белая луна в легкой облачной дымке не давала небу темнеть; всю ночь в листве белели свечки каштанов; тускло серебрились зонтики купыря на лугу.
По двору Грейт-корт разносился такой грохот, будто официанты в Тринити-Холле кидались друг в друга фарфоровыми тарелками. Но комната Джейкоба располагалась в другом дворе – Невилз-корт, да еще и на самом верху; гости обычно стучались к нему в дверь, запыхавшись, но сейчас его не было дома. Он, верно, ужинал в Холле. Темнота опустится на двор задолго до полуночи; лишь колоннада будет белеть и фонтаны. Странно выглядят во мраке ворота – как кружево на бледно-зеленом фоне. Через окно слышны грохот тарелок и шум голосов студентов; в Холле горит свет, распашные двери открываются и закрываются с мягким стуком. Спешат на ужин опоздавшие.
В комнате Джейкоба стояли круглый стол и два низких стула.
На каминной полке – желтые ирисы в банке, портрет матери Джейкоба, карточки разных студенческих обществ с эмблемами в виде перевернутого полумесяца, гербами, инициалами; записки и курительные трубки; на столе – листки линованной бумаги с красными полями – эссе, ни дать ни взять на тему «Верно ли, что история состоит из биографий великих мужей?». Книг в комнате было предостаточно, французских, правда, мало, но ведь любой интеллигентный человек станет читать лишь то, что ему нравится и когда захочется, и тогда уж за чтением забудет обо всем на свете. Жизнеописание герцога Веллингтона, к примеру, Спинозу, Диккенса, «Королеву фей»; древнегреческий словарь с засушенными шелковистыми маками меж страниц; всех елизаветинцев. Домашние туфли Джейкоба износились сверх всякой меры и напоминали остовы сгоревших лодок. Были там и иллюстрации к античным поэмам, и гравюра Рейнольдса – все как подобает комнате англичанина. Имелись даже сочинения Джейн Остин, вероятно попавшие сюда в знак почтения чьим-то вкусам, и драгоценный томик Карлейля.
Книги об итальянских живописцах эпохи Возрождения, «Пособие по болезням лошадей», стандартный набор учебников. Неподвижен воздух в пустой комнате, лишь раздувается штора и трепещут лепестки цветов. Скрипит плетеное кресло, хотя в нем никто не сидит.
Следующий пример – знаменитое начало романа Томаса Харди «Возвращение на родину». В первой главе нет ни одного действующего лица, кроме Эгдонской пустоши. Проза Харди тяжеловесна и витиевата, и, чтобы оценить то, с каким колоссальным мастерством он подготавливает почву для своего романа, желательно прочитать главу целиком. Если же после этого вы решите прочесть всю книгу, готова поспорить, что даже по прошествии многих лет вы все еще будете помнить Эгдонскую пустошь, хотя, возможно, забудете других персонажей этого романа.
Томас Харди, отрывок из романа «Возвращение на родину»: