Парус для писателя от Урсулы Ле Гуин. Как управлять историей: от композиции до грамматики на примерах известных произведений

Субботний ноябрьский день клонился к закату, и обширная пустошь, известная под названием Эгдонской, с каждой минутой погружалась во мрак. Густые белые облака затягивали небо пологом, повисшим над вересковыми полями.

Край бледного облачного навеса над покрытой темной растительностью землей был четко обозначен линией горизонта. По контрасту со светлым небом казалось, что на вересковой пустоши преждевременно наступила ночь – гораздо раньше своего астрономического часа; мрак окутал пустошь полностью, а на небе еще белел день. Обратив взор свой вверх, крестьянин, собирающий дрок, нехотя решил бы продолжить работу; но, случись ему посмотреть вниз, он не колеблясь увязал бы последний сноп и отправился домой. Далекая кромка небосвода казалась отделенной не только расстоянием, но и временем: потемневший лик вересковой пустоши будто бы добавлял вечеру половину часа и точно так же мог отсрочить рассвет, омрачить полдень, сгустить редкие грозовые облака и непрозрачную тьму безлунной полуночи, внушающую трепет и ужас.

Но именно в этот переломный момент ежевечернего погружения во мрак Эгдонская пустошь представала перед наблюдателем во всей своей красе и величии, и лишь тот, кому довелось побывать на пустоши в этот час, смог бы по-настоящему постичь ее. Дух пустоши открывался человеку, лишь когда во тьме ее было почти не различить; во мраке и в последующие предрассветные часы она особенно сильно влияла на людей, и им раскрывалась ее сущность; тогда и лишь тогда могла она поведать свои сокровенные тайны. Пустошь, безо всякого сомнения, состояла с ночью в самом близком родстве и с приходом ночи открывала ей свои объятия; их явное сходство легко прослеживалось в тенях и рельефе. Мрачные бугристые просторы будто бы поднимались навстречу вечернему сумраку, радушно его приветствуя; небосвод проливал тьму на землю, а вересковая пустошь ее впитывала и испаряла в небеса. Шагнув друг другу навстречу, темный воздух и темная земля смыкались в чернильном объятии.

Во тьме пустошь замерла в тревожном ожидании; пока весь мир медленно засыпал, та пробуждалась и прислушивалась. По ночам ее титаническая громада словно ждала чего-то, но в этом неподвижном ожидании прошло столько веков и миновало столько катастроф, что нынче оставалось ждать лишь последней катастрофы – той, что станет концом всего сущего.