Парус и буря

— То, что наши товары сегодня не погрузили, можно перенести, — говорил Надим, будто рассуждая сам с собой. — Это не первый и, надо думать, не последний раз. В конце концов, днем раньше или днем позже отправить товар — не столь важно. С этим еще можно мириться. Но только до тех пор, пока тебе ножку не подставят. Ну а когда начнут действовать конкуренты, я уж не буду сидеть сложа руки. Буду бить Абу Рашида. Тут ему не помогут ни хитрость, ни лесть, ни коварство. Пусть и он узнает, почем фунт лиха! Почему только я должен терпеть убытки? Не люблю я, правда, заниматься такими делами, но другого выхода у меня нет. Так что лучше было бы нам полюбовно уладить наш спор. И у него была сегодня такая возможность. Ведь Абу Рашид наверняка слышал, когда я объяснялся в порту с его помощником, и не вышел ко мне специально, уж я-то знаю. Готов голову дать на отсечение, что после моего ухода он незаметно откуда-нибудь вынырнул и стал выяснять причину моего недовольства, как будто он здесь ни при чем и все ему невдомек, может быть, даже устроил разнос своим подчиненным, что плохо работают и задерживают отправку моего груза. Но только меня этими фокусами не проведешь. Я вижу его насквозь.

Таруси слушал его, не перебивая. Широко раскрытыми глазами он смотрел на Надима, всем своим видом показывая, что готов помочь ему. Но, слушая Надима, он невольно вспомнил замечание Кямиля: «И Национальный блок, и Народный блок — два сапога пара». Они друг друга стоят. Каждый из них норовит урвать для себя кусок побольше, так же как Надим и Абу Рашид. Их конфликт не только личное дело, но и соперничество двух блоков. Но ему-то, Таруси, какое дело до всего этого? Правда, Надиму он симпатизирует, поэтому в душе желает ему добра. Надим приятен в компании, прост в обращении, умеет найти общий язык с моряками, уж не говоря о том, что их личные встречи с Надимом доставляли удовольствие им обоим. Очень часто они заканчивались совместным веселым ужином в каком-нибудь заведении, которые в любое время дня и ночи широко открывали двери для столь именитого и богатого гостя, как Надим. Если же они оставались в кофейне, то Надим и тут, как правило, умудрялся щедро угостить Таруси, заранее послав Абу Мухаммеда, Ахмада или Халиля купить что-нибудь из спиртного и какую-нибудь приличную закуску.

Естественно, Таруси, как гостеприимный хозяин, угощал Надима у себя в кофейне бесплатно, категорически отказываясь получать с него деньги. Надим, не желая, чтобы Таруси терпел убытки, прибегал к различным уловкам — дескать, они оба тут гости у Абу Мухаммеда и поэтому вправе взаимно угощать друг друга. Иногда он заранее, как будто случайно, захватывал чего-нибудь по дороге. В другой раз спрашивал разрешения у Таруси послать за чем-либо Абу Мухаммеда, щедро одаряя его при этом деньгами.

— Я же не лезу в карман за деньгами, когда ты меня угощаешь, — говорил Надим. — Я знаю, что эту чашечку кофе ты подаешь от чистого сердца. Почему же я не могу чем-нибудь угостить тебя в свою очередь от чистого сердца? Если же ты откажешься, я обижусь и больше не буду к тебе приходить… Мы ведь с тобой выступаем на равных.

Их отношения и в самом деле строились на равных началах. Правда, сам Таруси не искал встреч с Надимом, но и от его приглашений провести вместе вечер обычно не отказывался — более того, принимал их с радостью. Если же Надим или кто-либо другой не вытягивал его в город, он с еще большим удовольствием проводил время, сидя на берегу моря. Сколько бы ни было в городе приятных для него соблазнов, но море все равно притягивало его сильнее. Разве может что-нибудь сравниться с ним? С его мерным дыханием? С его убаюкивающими песнями, которые словно и предназначались только ему одному? Таруси мог часами, сидя на стуле перед кофейней, слушать эти песни, следить за игрой волн, уноситься мыслями в бескрайние морские дали, оставаясь лишь телом привязанным к своей кофейне на скалах Батраны…

Таруси с Надимом вышли из кофейни и сели за столик у самого края скалы. Абу Мухаммед принес им сюда наргиле и кофе. Солнце на горизонте уже начинало медленно погружаться в воду. Вечер был не по-зимнему теплый. Будто охваченный пожаром, сливающийся с морем багряный край неба обещал и на завтра хорошую погоду. Волны неслышно касались берега, лениво набегая на скалы. Из чашек поднимался щекочущий ноздри, возбуждающий и в то же время успокаивающий запах кофе. Но Надим, казалось, ничего этого не замечал. Он все еще был во власти охватившего его гнева, с трудом его сдерживал. Чтобы скрыть свои истинные чувства и не дать Таруси повода заподозрить, что его хотят натравить на Абу Рашида, Надим решил прекратить разговор о порте и перевел его на другую тему.

— Ну как, — спросил он, — к тебе все еще наведываются люди из полиции и таможенники?