Парус и буря

Радостная весть быстро облетела весь остров. Засветились счастливые улыбки на лицах. Снова запричитали, заголосили женщины, только на этот раз уже от радости. Даже жена самого начальника порта вместе с другими женщинами громко стала благодарить аллаха за его великое благодеяние. Люди, стараясь обогнать друг друга, устремились к дому Саудов. Каждый хотел первым принести радостную весть. Мустафа выскочил, как был, босой на улицу и, узнав, в чем дело, бросился от радости целовать землю, бормоча как в бреду бессвязные слова: «Слава аллаху! Джамиль жив… Аллах милостив… Брат мой… Как я рад!»

А кругом все люди радуются, обнимают друг друга, поздравляют. Снова вышли все на берег. Всем не терпится увидеть Джамиля живого и здорового. Опять подняли флаг на мачте судна Саудов. Мустафа стал раздавать всем деньги и подарки. На корабль Дукмана поднялся врач, чтобы оказать первую помощь Джамилю. Ну, и мы тут. Взяли его на руки, подняли и снесли на берег. Поздравляли Мустафу, а с ним такое творится — он только знай благодарит аллаха, от радости ничего сказать не может.

Окружили тут все Дукмана, расспрашивают, как все произошло, как удалось спасти Джамиля. Заметил, говорит, Джамиля в море уж на рассвете. Он уже совсем обессилел. Всю ночь боролся с волнами. Выбился из сил, но не сдавался. Вел себя как настоящий моряк, поэтому победил и море, и шторм, и саму смерть… Да, ребята, — заключил Рахмуни, — видно, нет в мире большей радости, чем та, которая сменяет печаль. Век буду жить, не забуду того дня…

Когда Рахмуни закончил свой рассказ, небо над головой почти совсем заволокли черные тучи. Но Рахмуни не придал этому большого значения. Судно подплыло к месту лова, и он приказал матросам готовить сети. Но сильный порыв ветра властно напомнил им о буре, которая вызывала их на бой.

ГЛАВА 10

Абу Хамид, скрывшись в квартале Шахэддин, нашел убежище в доме Исмаила Кусы. Он провел там много дней. И чуть не каждый день спрашивал своего друга:

— Скажи, Исмаил, пишут обо мне что-нибудь в газетах?

— Нет, Абу Хамид, ничего не пишут.

Это озадачило Абу Хамида.

— Как же так, — искренне удивлялся он. — Обо всем пишут, а обо мне ни слова. Тут что-то не так. Может быть, подвох какой? Хотят усыпить мою бдительность?

— Кто его знает, — неопределенно отвечал Исмаил.

— Наверное, англичане запрещают упоминать мое имя?

— Может быть, — пожал плечами Исмаил.

— Вот гады! Вот гниды паршивые!.. Ну а вообще что нового? Что с нашими?

— С вашими? Что с ними станется? Одни живут себе, здравствуют. Другие, как ты, где-то скрываются, ну а третьи, таких большинство, перешли, так сказать, на сторону блока.

— Ну а что блок?

— Ты же сам знаешь, добился провозглашения независимости.

— Значит, теперь у нас независимость? Можно «ура» кричать?

— Но ты, я вижу, недоволен?

— А чего радоваться? Все говорят: «Независимость, независимость!» Какая ж тут независимость, коль кругом англичане да французы.

— Ничего, уберутся, недолго осталось ждать. Кончится война, и они уйдут…

— Все это одни только обещания…

— Посмотрим.

— Что ж смотреть… Я вчера был в городе. Слышал, что люди говорят об этом блоке.

Абу Хамид время от времени осмеливался показываться в городе. Должен же он хоть немного отвести душу, поговорить с друзьями, позлословить. Его походы в город могла, конечно, засечь полиция. Поэтому в городе он долго не оставался, возвращался поскорее в свое убежище и снова отсиживался несколько дней.

Сегодня Абу Хамид собрался совершить очередную вылазку в город: ему передали, что его разыскивает Надим Мазхар. Исмаил попытался было отговорить друга:

— Не ходи, Абу Хамид, вдруг тебя там схватят?

— Ну и пусть, пусть хватают, пусть бросают в тюрьму! Меня этим не испугаешь. А потом, ты же знаешь, я всегда смогу отвертеться. Прикинусь дурачком — меня и отпустят.

— Смотри, Абу Хамид, как бы не пожалеть потом.

— А что, думаешь, отправят меня из тюрьмы в концлагерь?

— Нет, не думаю. Не велика шишка. В концлагерь отправляют политических деятелей. А ты просто башибузук. Хватит с тебя и тюрьмы.

— Да, распалась наша группа. Нет у нее настоящих руководителей…

— Да какая там у вас была группа? Никто ею даже и не интересуется и не спрашивает. Был только ты да еще несколько таких же чудаков. А теперь Гитлера нет, не стало и вашей, с позволения сказать, группы. Меняются времена, меняются и люди, — заключил Исмаил.

— Меняются такие, как ты и твои людишки, — вспылил Абу Хамид.

Исмаил рассмеялся и, чтобы успокоить Абу Хамида, предложил ему чашечку кофе.

— Ты слышал еще новость? — спросил Исмаил, меняя тему разговора. — Нашего губернатора вызвали в Дамаск.

— Ну и скатертью ему дорога, — огрызнулся Абу Хамид.

— А Муршид-то притих, боится даже высунуться. Это мы его запугали, — похвалился Исмаил.

— При чем тут вы? Это народ, — возразил Абу Хамид.

— Народ народом, а заслуги руководителей тоже не надо умалять. Просто ты им завидуешь.

— Я завидую? — возмутился Абу Хамид. — С чего ты взял? Я не о себе, о народе думаю. Пусть меня даже казнят, я не боюсь. А за народное движение я душой болею. Кто его может возглавить? Ты, твоя группа?