Паруса и пушки

Бабингтон и его друзья были, в общем, не более чем пылкими юнцами, но к их заговору подключились и люди гораздо более серьезные – и парижская католическая эмиграция, и иезуиты. О заговоре знали и Папа Римский, и король Филипп Второй, как человек деловой, рекомендовавший Бабингтону полумерами не ограничиваться, а убить вместе с Елизаветой ее ближайших сподвижников, в первую очередь лорда-канцлера, то есть премьер-министра Роберта Сесила, лорда Берли, и главу секретной службы сэра Френсиса Уолсингема – как наиболее опасных (а список, в общем, был длинный).

Никто не догадывался, что заговор с самого начала был под бдительным присмотром английской спецслужбы. Бабингтон организовал тайную переписку с Марией – письма ей посылали и ответы получали, пряча их в двойном дне пивных бочонков, поставлявшихся в замок пивоваром из ближайшей деревушки. Вот только заведовали этой перепиской исключительно агенты Уолсингема – так что все письма дешифровались и копировались. Правда, участвовавший в заговоре и сам поддерживавший тайную переписку с Марией французский посол барон де Шатонеф (без сомнения, опытный разведчик, как водилось за послами в те времена) какое-то время подозревал Джиффорда в двойной игре, но для агента как-то обошлось.

Затеянная секретной службой игра достигла кульминации. Бабингтон отправил Марии письмо (естественно, перехваченное, расшифрованное и скопированное «кровавой гэбней»), в котором подробно излагал свой план: он и его друзья убьют Елизавету, сотня других участников заговора пройдется по «списку Филиппа» и освободит Марию, там вспыхнет мятеж, который поддержат высадившиеся в Англии испанские войска.

Интересно, что еще до этого письма Елизавета хотела, если можно так выразиться, покончить дело миром. Одной черной краской рисовать ее не стоит – ей порой были свойственны и некоторое благородство, и милосердие, великодушие, и угрызения совести она, полное впечатление, порой испытывала. Вызвав барона Шатонефа, она заявила без всякой дипломатии: «Господин посланник, вы очень часто сноситесь с королевой Шотландии. Но, поверьте, я знаю все, что происходит в моем государстве. Я сама была узницей в то время, когда моя сестра уже сидела на троне, и мне хорошо известно, на какие хитрости пускаются узники, чтобы подкупать слуг и входить в тайные сношения с внешним миром».

О том, что вся почта Марии контролируется секретной службой, она, естественно, не упомянула ни словечком, но, выражаясь современным языком, послала барону недвусмысленный месседж: о переписке Марии с внешним миром всё известно. Барон, при всем его уме и хитрости, этот месседж проигнорировал – возможно, оттого, что, как многие в подобной ситуации, был убежден, что дело выиграно, запущенный механизм уже не остановить и за его сообщниками – победа.

Точно так же у Марии Стюарт, очень похоже, наступило, как по другому поводу выразился Сталин, головокружение от успехов. На послание Бабингтона она сначала ответила коротеньким письмом, составленным в крайне уклончивых выражениях и не содержавшим ничего, что можно было поставить ей в вину при самом пристрастном следствии. Однако потом написала второе, более пространное, где уже высказалась крайне неосмотрительно: «Пусть тех шестерых дворян пошлют на это дело и позаботятся, чтобы, как только оно будет сделано, меня отсюда вызволили еще до того, как весть о случившемся дойдет до моего стража».

Всё! Капкан захлопнулся. Надо полагать, спецслужбисты плясали от радости, расшифровав и скопировав письмо: теперь улики были железные. Не нужно было ничего притягивать за уши, чтобы сделать вывод: «это дело» означает убийство Елизаветы, о чем Мария знала заранее…

Теперь можно было брать всех. Когда начались первые аресты, Бабингтон с другом сумели бежать и десять дней, не имея во рту ни крошки, прятались в лесу под Лондоном, понимая, что бежать за границу не удастся: на всех дорогах заставы, порты взяты под усиленную охрану, Англия наводнена агентами Уолсингема, а денег – ни гроша. В конце концов рискнули пойти к знакомым в Лондоне и попросить хлеба. Там их и взяли.

Всех судили по обвинению в государственной измене, в том числе и Марию, и всех приговорили к смерти. Своего агента Джиффорда из-под удара мастерски вывели – его имя нигде не упоминалось, будто и не было такого человека на свете. Впоследствии он получил от королевы ежегодный пенсион в сто фунтов. Свезло человечку – порой таких вот ненужных свидетелей, сделавших свое, спецслужбы убирали без церемоний…