Паруса над волнами

Когда нога пришла в норму, молодой практикант на один рейс поступил на двухмачтовую шхуну «Святой Николай», перевозившую соль из Керчи в Ростов, а потом, чтобы возвратиться к началу занятий в Керчь, пристроился «пассажиром из работы» на пароход «Императрица Мария». Здесь снова не повезло. Ночью «Императрица» села на мель, повредив обшивку корпуса. Авральная, бешеная работа, подводка и закрепление пластыря на трещине продолжались всю ночь. Люди трудились по пояс в студеной воде. Утром пароход снялся с мели и направился дальше. Первую в жизни практику молодого моряка можно было считать законченной. Нелегко она обошлась Диме. Вместо мореходных классов он без памяти, в тяжелом бреду попал в керченскую больницу, где пролежал два месяца. Было ему в то время всего семнадцать лет…

А море манило, несмотря на все трудности жизни, которые он узнал.

Окончена мореходка. Но по царским законам диплом хотя бы на первое судоводительское звание выдавался только совершеннолетним, то есть достигшим двадцати одного года. Следовательно, юноше предстояло минимум еще четыре года плавать простым матросом.

Он во что бы то ни стало хотел поплавать на иностранных судах, особенно парусных, повидать мир, выучиться как следует английскому языку.

И вот в конце марта 1884 года Дима очутился на борту только что построенного в Сандерленде и делавшего первый рейс греческого парохода «Николаос Вальяно». «Николаос» отправлялся с грузом русской пшеницы с таганрогского рейда в Германию, в Бремерхафен.

Он отправился в дальнее заграничное плавание учеником без всякого содержания. Одежда — поношенный костюм, кепка, две смены белья и старые ботинки. В маленьком чемоданчике — учебники. Денег — ровно один серебряный рубль.

Он думал: «Ничего, буду работать вместе с матросами, покажу свое рвение, и, когда придем в Германию, капитан, наверное, даст мне что-нибудь за работу. А не даст — уйду с судна и поступлю матросом на какой-нибудь парусник, на английский или американский, который пойдет куда-нибудь в Южную Америку или на острова Тихого океана… Не пропаду, не умру с голоду: голова есть, руки тоже…»

…«Николаос Вальяно» быстро шел на юг.

Вот и Босфор. Знакомые очертания мечетей Константинополя. Потом Мессинский пролив. Картахена. Гибралтар. Шторм в Бискайском заливе. Мыс Финистерре. Дождливый и туманный Ла-Манш. Через два дня после выхода из Английского канала пришли в Бремер-хафен.

Здесь произошло то, на что так надеялся Дима: капитан вызвал его к себе и назначил ему половинное матросское жалованье — один фунт и пять шиллингов в месяц.

После выгрузки в Бремерхафене «Николаос Вальяно» пошел в Геную.

В Италии Дима рассчитался с «Николаосом» и поступил наконец матросом на настоящий атлантический парусный бриг «Озама».

Как только Дима увидел «Озаму», он влюбился в нее без оглядки. Да и как можно было не влюбиться в этот маленький изящный бриг, похожий на те парусники, которые описываются в приключенческих книжках!

У «Озамы» был приподнятый квартердек^[35], доходивший до грот-мачты и обнесенный красивой дубовой балюстрадой, и короткий, не возвышающийся над планширом^[36] полубак^[37]. Корпус и рубки выкрашены белой краской с узеньким голубым бортиком наверху. Балюстрада покрыта светло-желтым лаком. На носу — вырезанная из дерева и со вкусом раскрашенная статуя индийской королевы Озамы. Рангоут легок, начисто выскоблен и отлакирован. Марсы, салинги, эзельгофты, флагштоки, ноки реев — белые. Обводы бриг имел острые, что говорило о его прекрасных ходовых качествах. И действительно, «Озама» фрахтовалась европейскими подрядчиками для перевозки между портами Европы и Вест-Индии небольших партий срочных и нежных грузов.

Как только Дмитрий подписал контракт на «Озаму» и поднялся на ее борт, он сразу же измерил шагами величину корабля и прикинул на глаз остальные размеры. Длина примерно тридцать пять метров, ширина метров восемь, глубина трюма — около четырех. Он подсчитал, что груза она должна принимать тонн триста.

Да, это был корабль его мечты!

Первые дни плавания на «Озаме» были прекрасны. Легкий норд-ост, не разводя зыби, давал кораблю скорость до восьми узлов и позволял нести все паруса, даже фор-лисели с обеих сторон.

В Барселоне приняли на борт груз испанского вина и пошли дальше. За Гибралтаром норд-ост превратился в пассат и понес корабль к берегам далекой Индии.

Но чем дальше уходили от берегов, тем хуже становилась жизнь на судне. Свежие продукты, взятые в Испании, кончились. Перешли на солонину. Но на какую! Даже видавшие самую скверную пищу матросы зажимали носы, когда кок приносил в кубрик бак своего варева. Пожаловались было капитану, но тот только пожал плечами и ничего не ответил.