Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Лишь Катерина и Галлеев были спокойны, но, будто бойцы, сдерживающие себя перед рингом, дичились друг друга и держались на расстоянии. Катя была в белой рубахе навыпуск, в лосинах, мягких серых сапожках и при оружии. На голове у нее был черный бархатный берет с настоящими страусиными перьями. Главный электрик, достав из рундучков свои богатства, помог актерам с реквизитом и всякими интересными штучками.

Над губой она пририсовала себе еле заметные усики и стала напоминать обликом романтичного юношу с портрета Рембрандта. Сходство добавили вьющиеся волосы, которые она выпустила из-под берета. Это была уже не Катерина, а Лаэрт, жаждущий отмщения за смерть отца.

Мрачный Галеев держался особняком, стоял за занавесом, укутавшись в плащ, и смотрел на небо. Вер нее, это уже тоже был не курсант Владивостокского морского университета, а настоящий принц датский, размышлявший, за что положить свою жизнь, стоявший перед выбором между честью и долгом. У Гамлета, как и у Ильи, вертелось в голове сакраментальное «быть или не быть», но каждый из них вкладывал в это свое понятие.

Начало задерживалось: ждали капитана и пом капитана по УВР Ширшову, которая накануне появилась на паруснике, ошарашив всех своим появлением. Она, оказывается, определив списанную в Суэце с корабля по болезни курсанта Соломко в медицинский стационар, убедила руководство морского университета, что должна непременно, дабы дисциплина на парус нике не упала окончательно, остаток пути до Владивостока пройти вместе с ребятами. И, когда парусник находился в Малаккском проливе, в сутках хода до рейда Сингапура, где уставший эки паж и курсанты должны были сделать трех суточную остановку для отдыха и пополнения запаса пресной воды, она тут же вылетела самолетом в это государство-остров. Появление ее на утреннем построении курсанты встретили угрюмым молчанием. Не успев еще заглянуть к себе в каюту, она первым делом устроила головомойку дневальному за непотребный вид. А уж от него раз неслось по кубрикам — Баба Яга вернулась.

Наконец капитан и она появились и уселись рядом со старпомом и главным механиком. Ширшова, будто зная, что Илья на нее смотрит, качнула голо вой: мол, ну что же ты, братец, — мы здесь, начинай. Илья толкнул Диму, чтобы тот включал музыку, а сам полез на надпалубную надстройку, где еще с прошлого вечера было смонтировано несколько прожекторов, чтобы освещать его предполагаемый режиссерский триумф.

Серый включил музыку, и занавес с кровавой короной посередине пополз в разные стороны, тем самым разорвав монаршую тиару на две части. Взорам зрителей предстал во всем своем великолепии ночной Сингапур, а перед ними на почти всамделишном троне восседала Королева с рыжими, как у Бабы Яги, волосами. Она засучила ножками, и тут же все узнали, кого Оля Лесогоркина пародирует. По рядам прошелестел тихий неуверенный смешок. Королева спрыгнула со своего трона и прошлась по палубе. И так она это сделала, что курсанты уже дружно заржали. Но дальше произошло настоящее чудо и чудо это игра актеров. Кровавая история о борьбе за престол, о безумце Гамлете, любви и отмщении, так всех захватила, что заставила всех сидящих на палубе, от капитана, до послед него курсанта и кастелянши, буквально замереть, в сопереживании главным героям.

На импровизированной сцене творилось что-то невообразимое. Страдания Лаэрта, ужимки и гримасы Полония, полная драматизма сцена встречи Гам лета с Офелией были встречены такими громкими аплодисментами, что казалось, вспыхивающие над ночным городом огни фейерверка тоже принадлежат до бесконечности счастливым актерам.

Когда спектакль закончился, овации продолжались минут пять. Почему-то требовали автора на поклон. Так как Шекспир по известной причине выйти не мог, выволокли Илью в свет прожекторов. Реформатор и интерпретатор вели кого драматурга неуклюже кланялся и от счастья принялся целовать всех актеров; правда, Маша вырвалась и не позволила себя облобызать. Катя с Олей, расчувствовавшись, даже пустили слезу. А курсанты и матросы с боцманами и обслуживающим персоналом неудержимо продол жали хохотать, узнав в образе Королевы помощника капитана по УВР Ширшову, в Короле — характерные покачивания головой и при щур, напомнившие всем бравого капитана парусника, ну а образ Полония был весь слеплен из изречений Пал Палыча, умело вживленных в шекспировский текст саркастическим режиссером и автором хулиганской переделки самого великого драматурга.

На следующий день только и разговоров было, что о премьерном спектакле. Илья ходил с видом скромного победителя или первооткрывателя: «К чему эти овации и восторженные взгляды вслед? Как я устал! Ребята, а я и завтра, и послезавтра что-нибудь поставлю, открою, преодолею. Просто я такой — Илья Сечин, не больше и не меньше».