Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

«Это был, несомненно, он». Так заканчивался мой роман, и, конечно, были претензии читателей: а что, да как, да почему? И вообще, это типично или нетипично? Кто он, этот главный герой, и главный ли он герой? Главного героя нет. Нет его! Не могу же я, скромняга, называть вылепленного из меня самого, с его сумасбродством, позерством и фанфаронством, Илью, который, в сущности, я и есть, рекомендовать на роль героя! Конечно, нет! Есть главная героиня — Маша Фуфаева. Она одна, непорочная, умная, красивая (эпитетов много), но совсем не беззащитная, а умеющая за себя постоять. Она наша современница! Она главный герой!

А тут еще и Татьяна Владимировна подлила бензинчика в костер общего недопонимания:

— Да, романтики хоть отбавляй, ешь, что называется, от пуза, но читатели требуют объяснения: почему Илья и Маша не вместе? — Главреду, как и народу, всё нравилось, кроме окончания. — Оставь, пожалуйста, свой цинизм при себе; я категорически требую любви!

Я до поры держал оборону, намекая, что любовь бывает и несчастная, но Татьяна Владимировна отвергала эту мою порочную, на ее взгляд, тезу. Ну что ж! Были у меня идейки и покруче, но я их не озвучил шефу, тем более всему народу.

Кое-что не вошло в роман по причине соблюдения некой авторской тайны и недосказанности, что и подвигло Татьяну Владимировну заставить меня объясниться на полях газеты; пусть, в конце концов, это останется на ее совести. Хорошо, я сдался под нажимом главного редактора: будет коротенький эпилог, я убираю всю интригу. Пускай все узнают то, что знал только я.

Эпилог

Листья падали вниз, шурша,

Как разорванных книг страницы,
Как распавшаяся душа,
Оперенье убитой птицы.

Наталья Атланова

В Ростове осенью еще совсем и не пахло, хотя на календаре значилось 18 октября. Город в это время года становился особенно шумным и крикливым. Просто в эти месяцы мегаполис опять превращался в пыльный провинциальный город, каким он был в девятнадцатом и весь двадцатый век. Куда-то вовсе исчезал его столичный лоск, а неистребимое купеческо-торгашечье, наоборот, выползало из всех углов. Происходила некая трансформация современной урбанистики в южный цветастый большой базар, и с этим ничего нельзя было поделать. Горы арбузов, полосатых и не очень, больших и маленьких, круглых и продолговатых, высились тут и там. Рядом бросались в глаза и оттеняли арбузную изумрудную палитру ярко-желтые дыни, будто их красил своей кистью сам Ван Гог или Сарьян. Везде продавались помидоры разной расцветки: красные, рубиновые и даже желтые. Пупырчатые, колючие и не очень огурцы, будто зеленые патроны от крупнокалиберного пулемета, были ссыпаны на прилавки сплошь и рядом небольшими курганами — бери-не хочу! Яблоки, груши, айва, здесь же свежесорванная петрушка, благоухающая кинза, нежный базилик и изумрудный сельдерей — всё вместе, всё рядом, всё спрыснуто заботливой хозяйкой для свежести водой из пульверизатора. Сливы, персики, баклажаны, зеленый и красный перец, и сладкий и горький — всего вдоволь на лотках торговых рядов, всё источает изумительный, неистребимый запах благодатной, прожаренной солнцем донской земли.

— Раки, раки, раки! — кричит молодая казачка, красивая, крутобедрая, с белозубой улыбкой.